– Что ты сказал? – спросил лесник.
– Делай что хочешь!
– Спасибо, – ружье в его руках выстрелило.
Черт! Все разом распалось на кадрики, медленно сменяющие друг друга. Сноп огня из дула, толчок в живот, медленный, но неумолимый, тело Кирилла словно взлетает, он с изумлением видит, как удаляется от него лицо лесника. Падение.
Но он не чувствует боли. Просто понимает, что в живот ему ударил заряд из охотничьего ружья, что заряд этот отбросил его тело на ступеньки крыльца, что тело ударилось о ступеньки и замерло… Но боли нет. Нет.
– Зачем ты убил Кунака? – спросил Петрович и погрозил пальцем, – Не нужно было.
Аккуратно перезарядил ружье.
– И сына моего не нужно было убивать. Слышь? – Лесник повысил голос, – Не нужно было!
Все вокруг исчезло для него. Были только кровавые лохмотья вместо лица сына, и был мертвый пес. И были те, кто это сделали. Делай что хочешь, подумал Петрович.
Он прячется за углом. Ну и хрен с ним. А сын лежит в доме. А Кунак лежит во дворе. А Кирилл лежит на крыльце. А ты… Ты будешь лежать…
Петрович дошел до угла, оглянулся на лежащего Кирилла. Делай что хочешь.
Теперь за угол. Петрович шагнул, поднимая ружье к плечу. Где ты там? Зачем ты убил…
Первая пуля ударила в ногу. Петрович потерял равновесие и стал падать. Вторая пуля пробила кисть руки, расщепила ложе ружья. Ружье отлетело в сторону.
Петрович упал на бок, лицом к лежащему человеку. Еще две пули попали в грудь. И остановили сердце. Петрович вдохнул, а выдохнуть не смог.
Наблюдатель
Гаврилин попытался вспомнить сколько раз выстрелил из пистолета. Три или четыре? Сколько же осталось в «макарове»? Пять или четыре? И сколько там еще осталось человек?
Это не может продолжаться бесконечно.
Гаврилин попытался сесть. Не получилось. Еще раз. Еще…
Есть. Теперь что? Что? Ждать, что они снова будут выходить из-за угла и попадать под его выстрелы? Пять или четыре? Сколько раз он еще может выстрелить, чтобы оставить и для себя один патрон?
Взять оружие у мертвых? Гаврилин смерил взглядом расстояние – метра полтора. Далеко. И он не сможет наклониться за оружием. И не сможет подняться после этого. Он сможет только сидеть и ждать… Чего? Смерти?
Ни хрена. Им будет просто нужно подождать, пока он не потеряет сознания. А потом отвезти его в подвал, к Крабу.
Нет. Нет. Сколько же их было во дворе? Сколько? И сколько времени прошло с того момента, когда он отпустил сержанта? Год, два?
Хорунжий? Он, наверное, не успеет. Гаврилин поскреб скрюченными пальцами по стене, пытаясь нашарить точку опоры.
Какого черта! Нужно просто встать. Встать и выйти из-за угла. И получить пулю. И тогда не придется прижимать ледяной металл пистолета к своему виску. И не нужно будет совершать грех самоубийства.
Если уж не удалось избежать греха убийства. Или это все-таки не грех? Или все-таки имеет человек право лишить жизни ближнего своего? Нужно тогда просто найти для этого оправдание. И тогда получается, что можно совершать любой грех. И грех самоубийства.
Гаврилин снова пошарил по стене. Встать. Лучше умереть стоя… Смешно. Всего пару часов назад он думал, как выжить, а теперь прикидывает как умереть. Смешно и глупо.
Встать. Гаврилин повернулся к стене лицом, стал на колени. Хорошо. Еще немного насилия над собой, еще немного боли… она вернулась очень кстати, эта надоедливая боль.
Встать. И случилось чудо. И он встал. Он смог встать, не смотря на хлесткий удар боли. Встал. Вот и все. Теперь сделать всего один шаг. И выстрелить из пистолета. Просто выстрелить в первую подвернувшуюся тень. И все.
Шаг. Гаврилин медленно поднял пистолет, держась левой рукой за стену дома. Темнота. И никакого движения в этой темноте, и ни какого звука.
Как-то это все затягивается, подумал Гаврилин.
– Где вы… – голос сорвался, Гаврилин откашлялся, – Где вы тут все?
И только морской прибой. Гаврилин покачнулся. Это шумит в ушах. Здесь нет моря.
Вдоль стены. Нужно просто пройти вдоль стены, держась за нее рукой. А потом успеть выстрелить. На любое движение. А потом…
Какой-то стон. От крыльца. Тихий стон. Гаврилин остановился, прислушиваясь, потом снова пошел. Сантиметр за сантиметром. К крыльцу. К невообразимо далекому крыльцу.
– Кто тут? – спросил Гаврилин.
– Замочил?
– Что?
