И может быть ему повезет, и чьи-то нервы не выдержат, и ему будет дарована быстрая смерть, и не будет никто пытать его… И…

Гаврилин пополз опираясь на локти, выгнув спину так, чтобы не беспокоить рану, волоча за собой ружье.

В сторону от крыльца. За угол.

Что-то заставляло его тело двигаться. То ли жажда жизни, только страх перед болью. Он уже полз вот так, борясь с собой и болью. Там, в подвале. Он полз тогда, чтобы прекратить чужие мученья.

А сейчас…

Крик захлебнулся. Выстрел. Еще выстрел. Высокий, нечеловеческий визг. Собака. Снова выстрел. Визг оборвался.

Кто-то закричал, на это раз яростно, со злобой.

Вот и все, подумал Гаврилин, привалился левым плечом к стене и подтянул ружье к себе. Отсюда он никуда не уйдет. Просто не сможет. И не захочет.

Гаврилин вытащил из-за пояса пистолет и положил его на землю возле себя.

Он уже не чувствовал холода. Он не чувствовал, что земля твердая. Он даже не чувствовал боли.

Что-то мягко покачивало его. Волна… Морская волна. И легкий шум прибоя в ушах…

Это было всего полгода назад. Солнце, море, пляж… его первое задание. Задание, которое…

Гаврилин улыбнулся. Тогда он думал, что пережил уже самое тяжелое, пережил страх, пережил ощущение бессилия, пережил многих людей…

Ему тогда показалось, что стать причиной смерти – это верх преступления. «Я займу для тебя место», – пообещал тогда человек. Я займу для тебя место в аду.

Дурак. Хотя о мертвых нельзя говорить плохо. Дурак. Для Гаврилина не нужно занимать место в аду, ему уже просто помогли построить ад на земле.

Спать. Спать. Этому голосу хочется подчиниться. Спать. Подчиниться… Гаврилин вздрогнул.

Подчиниться? Нет. Он уже слишком много подчинялся. Он верил… Он хотел верить… Хватит.

Гаврилин открыл глаза. Темнота.

Чуть сбоку, из-за угла, легкий рассеянный свет. Окно кухни. Тело словно исчезло. Его не было. Было только сознание, подвешенное в темноте. В почти полной темноте.

Шум в ушах усилился. Гаврилин сглотнул. В темноте перед ним что-то происходило. Сквозь равномерный шум пробирались какие-то звуки. Обрывки слов?

Какая-то тень мелькнула на темно-сером фоне. Снова. Стала плотней, замерла неподвижно. Тень, лицо которой было гораздо светлее всего тела.

Это за мной, подумал Гаврилин. За мной.

– А ты мне больше ничего не хочешь сказать? – спросил его в подвале Краб.

Хочу, прошептал Гаврилин. Хочу.

Тень приблизилась. Немного. Просто стали видны глаза на лице. Темные провалы на бледном пятне.

Он ищет меня, подумал Гаврилин. Подумал отстраненно, как о чем-то малозначащем. Он просто слишком высоко смотрит. Он не думает, что кто-нибудь может сейчас лежать на земле. На заледеневшей твердой земле.

Тень… Очень похожая на ростовую мишень в тире. Мишень. Мишень вдруг ожила и решила найти стрелка, наказать его за дыры, пробитые в ее фанерном теле. Мишень, решившая отомстить.

Из-за угла донесся голос. Еще одна мишень. Еще один фанерный силуэт, пронизанный злостью и желанием убивать. Они переговариваются шершавыми фанерными голосами. Им нужно найти остывающий комок плоти, истекающее кровью тело. И сделать его тенью.

Гаврилин поднял ружье, одной рукой. Неожиданно легко. Будто не ружье это было, пистолет. Стволы почти уперлись в силуэт.

– Не повезло, – сказал Гаврилин и увидел, как человек замер.

Гаврилин не мог видеть выражение его лица, он видел только, как напряглось тело, как… Будто четче стали его контуры на сером фоне.

– Не повезло, – зачем-то повторил Гаврилин.

Из-за угла снова послышался голос. Вопросительная интонация. Спрашивает что-то?

Рука стала наливаться тяжестью. Он не сможет долго так удерживать ружье. Не сможет…

– Не повезло… – сказал Гаврилин и нажал на спуск.

Нолик закричал. Темная масса ударом швырнула его лицом на забор. Адская боль обрушилась на плечо. Нолик дернулся.

Чудовище рвало его тело, захлебываясь рычанием. Клыки рвали кожу и сухожилья.

Нолик ударил по оскаленной пасти левой рукой. Вернее, попытался ударить, собака успела перехватить руку. И новая вспышка боли. Кисть захрустела на зубах.