задабривая боль. Он уже стрелял дважды. В пистолете осталось еще шесть патронов и восемь патронов в запасной обойме.

И никаких шансов. В комнате два окна. Маленькие, с двойными рамами. Сходу их не проломить. Завозится, и в комнату успеет ворваться крошка-сын и его папа-гуманист.

Есть еще одна дверь – наверное в спальню. Гаврилин поборол мгновенное желание перебежать туда и закрыться. Все это только продление агонии.

Что-то они затихли. Гаврилин осторожно вытер рукавом пот со лба. Нужно что-то делать. Взгляд бессильно скользил по стенам, потолку, окнам. По висящим под низким потолком керосиновым лампам.

Шепчутся они, что ли? Гаврилин слышал слабый звук, который мог оказаться и шепотом и просто тяжелым дыханием.

Стены, окна, лампы… Что-то скрипнуло. Половица? Дверь?

Гаврилин сполз спиной по стене, сел на корточки. Окна, лампы… Если сейчас кто-нибудь из них выйдя из дому, подойдет к окну, то сможет спокойно всадить в него заряд картечи.

Точно, снова скрипнула дверь.

Кто из них? Отец или сын?

Быстрее нужно думать. Быстрее. Сбить лампы пулями? Гаврилин поднял пистолет и снова опустил. Керосин. Все загорится. А его из дома не выпустят.

Это не лучше, чем картечь, в клочья разрывающая ноги.

– Хозяин?

Тишина.

– Слышь, хозяин! – горло подчинялось с большой неохотой, слова получались хриплыми, будто рычание загнанной собаки.

В доме остался сын. Отец сейчас осторожно пробирается к окну.

Что делать? Что?

Как там сейчас этот парень за дверью? Ждет появления Гаврилина, наставив на дверь стволы, или… Он ждет команды отца.

Гаврилин снова оглянулся. Часы. Стенные часы, в деревянном футляре, за стеклом.

Некогда раздумывать.

Грязь.

Ничего, сейчас ты запоешь по-другому. Петрович выбежал во двор. Теперь вдоль стены, за угол и к окну.

В ноги метнулся Кунак, светло-серое пятно на черном фоне земли.

– Пошел, дурак, – Петрович отпихнул пса.

Быстрее, пока гость не сообразил что к чему. Петрович подбежал к углу дома. Осторожно заглянул за него. Не хватало еще, чтобы парень встретил его пулей через окно.

Никого. Петрович заглянул в окно. Замерзло, не разглядеть. Твою мать, не подумал. Что теперь? Ломать окно дуриком, наугад? Какое из двух? Где он может быть?

Должен быть прямо возле двери. Самое лучшее место. Значит, видно его будет лучше через правое окно.

Петрович осторожно перешел к другому окну. Сейчас.

Сухо щелкнули курки. Жалко стекол. Но ничего, вставим новые. Петрович на мгновение замешкался. Можно было, конечно, сторговаться с этим парнем. Только вот, как потом все это объяснить Крабу? Лучше уж получить тысячу баксов. Меньше, но безопасней.

Ну, с богом! Петрович примерился к окну, замахнулся. И замер. Какой-то шум со стороны леса. Машина. Медленно пробирается по разбитой еще с осени дороге.

Петрович оглянулся. Краб? Тогда пусть сами разбираются. Или это за гостем?

Что делать тогда? Как отдуваться? Твою мать!

Лесник отошел от окна, приподнялся на цыпочки, пытаясь рассмотреть, что за машина подъезжает.

Кто приехал?

Подал голос Кунак, тихо зарычал и подбежал к хозяину.

– Тихо, – Петрович схватил кавказца левой рукой за ошейник, – тихо.

Свет фар полоснул по сараю.

– Тихо, – прошептал Петрович, приседая. Кунак еле слышно зарычал.

И тут в доме грохнуло. Ружье, из двух стволов, узнал Петрович. Пауза, потом значительно глуше ударил новый выстрел, не ружейный. Потом еще раз. Еще и еще.

Петрович выпрямился, все еще удерживая Кунака.

– Петрович! – крик, прозвучавший из-за забора, показался леснику знакомым.

– Кто там? – Петрович навел ружье на калитку одной рукой.