Тип О’Хейр стал садовником поневоле.
И не жалел, ибо, переехав шесть лет назад на окраину городка Лимерик, никак не мог найти себе более приятного занятия.
Три раза в неделю он по утрам помогал в лавке местному бакалейщику, а в остальное время ухаживал за растениями в саду или копался в горшках в теплице, устроенной позади ветхого бунгало с покосившейся жестяной крышей. Удобрив почву, он добился таких урожаев, что стал продавать скромные излишки зеленщику и получил неплохую прибавку к сумме, которую ему выплачивал за прошлые заслуги Временный совет ИРА.
Тихое уединенное существование не тяготило его. Было время, когда он не надеялся дожить до женитьбы и завести детей. Но вот уже шесть лет жена на его глазах набирает вес и приближается к среднему возрасту, а той юной красавицей, какой она была когда-то, становится их дочь.
Иногда он грустил о прошлом. Борьба, кипение страстей, дождливые темные ночи, неожиданные вспышки взрывов, клубы порохового дыма… Он по-прежнему с интересом смотрел телевизор, следя за событиями на Севере, прочитывал газеты. Но сегодня ему казалось, что все это происходит за миллионы миль от него. Временами он уже не верил в прошлое. И совсем перестал надеяться, что оно когда-нибудь повторится.
Но в одно прекрасное утро вдруг пришел грузовик с навозом. Только что доставленная куча еще дымилась между зимующим луком-пореем и брюссельской капустой, а возле сломанного штакетника ограды снова остановилась машина.
О’Хейр навалился на вилы. Ему были известны все грузовики в городке и в округе, но этого он не встречал — старый «форд-кортина», бледно-желтый, весь заляпанный содержимым своего кузова.
Шофер высунулся из окна.
— Ты Тип О’Хейр?
Он застыл. В чем дело? Не в таком же наряде глядеть в лицо опасности! Если ему суждено умереть, то не в старом джемпере и вельветовой куртке, не в фетровой рыбацкой шляпе. Он всегда представлял себя в этот момент в балаклаве и черном камуфляже.
— Предположим.
— Не помнишь меня?
Лицо вроде знакомое, только изрядно прибавилось морщин и седины в поредевших черных волосах.
— Салливен… Неужто Салливен?
— Сильно изменился?
— Столько лет прошло…
— Слушай, у меня для тебя новость. Фокусник объявился.
Вот оно что. Фокусник.
Опять эта кличка. Звучит так тревожно и странно. Пугающе и приятно.
Прошло шесть лет с тех пор, как О’Хейр вместе с Салливеном служил в опергруппе Фокусника. Никто из нижестоящих по рангу не знал, кто он такой на самом деле. Но даже сейчас он стоит перед глазами: высокий, худой, с непомерно широкими плечами и буйными темными волосами. Да еще глаза. Поразительные — один ярко-синий, другой бледно-голубой, — проникающие прямо в душу.
Фокусник одним из первых руководителей «боевых единиц» сплел новую сеть боевых ячеек, непроницаемую, абсолютно надежную. Во всем Лондондерри ни одна душа не знала ни членов, ни главаря группы. Поэтому они остались в живых. Поэтому у О’Хейра есть жена, и он может радоваться, глядя, как растет и хорошеет его дочь. Этим он обязан Фокуснику.
А потом вспыхнула и разгорелась зависть и ненависть. Ненависть к высокомерию и самонадеянности Фокусника, зависть к его успехам и авторитету, а может, и к черноволосой красавице, всегда молчаливо присутствующей рядом с ним. О да, к ней тоже, особенно к ней. Если бы враги О’Хейра знали, что он… Но они и без того много знали.
С тех пор О’Хейр не слышал о Фокуснике. Думал, что он в тюрьме или убит. Никто не ведал, что с ним стало. И вот теперь он объявился.
— Ты сможешь уехать? — спросил Салливен. — Может быть, понадобится.
— Без проблем. Это, — кивнул он на кучу навоза, — обождет. Скажи, ты сам его видел?
Шофер отрицательно покачал головой.
— Звонил Фокс, назначил встречу в Лондоне. Помнишь Джерри? Он мне прислал шесть конвертов. Это тебе.
Обождав, пока Салливен уедет, Тип О’Хейр зашел в теплицу, сел и вскрыл коричневый конверт. Нашел внутри машинописный листок с инструкциями, британский паспорт, билет на самолет в Афины и толстую пачку долларов.
Фокусник всегда и во всем был щедрым. Включая черноволосую девушку.
Под кучей пластиковых мешочков с семенами хранилась старая красная жестянка. Внутри, тщательно завернутый в промасленную тряпку, лежал пистолет, но не это сейчас ему было нужно. Балаклава — вот что скорее всего пригодится.
Это всегда казалось абсолютно невозможным и все же случилось. Из всех людей на свете именно он — Нико Легакис — занимался любовью с Софией Папавас.
Лежал в постели в ее квартирке, смотрел на ее пышные ягодицы, когда она направилась в ванную, слышал, как она закрывает за собой дверь и пускает воду.
Он перевел взгляд на свое отражение в высоком зеркале у стены и обратился мыслями к собственной персоне.
Тоненькие бледные ляжки в полосатых боксерских трусах, обвисшая на костлявых плечах майка, знакомое лисье лицо с усами и потной лысиной.
Да, это ты, Нико Легакис. Сколько раз на этой кровати занимался любовью Андреас и разглядывал себя в зеркало, так же, как ты сейчас?
Может быть, он сошел с ума? Всего за пять недель эта девочка-женщина одурманила его и заманила в сети. Он предал жену, верность которой хранил с тех пор, как она стала его юной невестой. Да, это сумасшествие, помешательство. Но устоять не хватало сил. Он ни минуты не мог думать ни о чем, кроме нее, только сон иногда приносил облегчение, но она все чаще врывалась в его сны. Он никогда еще не был так влюблен, и это чувство не приносило ему радости. Сознание безнадежности причиняло почти нестерпимую боль. Ибо он твердо знал, что никогда не сможет оставить жену.
София торопливо выскочила из ванной.
— Боже, посмотри, который час! Я опаздываю на лекции!
Он смотрел с восхищением, как она натягивает свои тесные джинсы, заправляя внутрь курчавящийся внизу живота кустик волос, которые час назад щекотали его обнаженное тело. Как странно, что девушка не носит панталон. Возможно, теперь молодые вообще их не носят? Откуда ему знать, вдруг они вышли из моды? И это открытие было необычайно волнующим.
Он накинул рубашку, стал застегивать пуговицы.
— Да, Нико, послушай, забыла тебе сказать. Мне придется уехать на пару недель.
Сердце его дрогнуло.
— Уехать?
— Наш колледж затевает один проект, и меня попросили помочь.
— Куда?
— На Крит.
В нем взыграла необъяснимая безумная ревность. Она поедет со студентами, со смазливыми молодыми бычками, такими же юными, как она сама. Он видел, как они слоняются вокруг Технического университета в джинсах в облипку и коротеньких куртках. Его вдруг осенило:
— Ты будешь встречаться с Георгосом?
Она бросила быстрый насмешливый взгляд.
— Нет, конечно! Не слыхала о нем целую вечность! Нико, милый, я думаю только о тебе. Мне пора
