транспортные средства, снаряжение и оборудование, но и срочно учиться ориентироваться в городе.
Вооружившись картами, они курсировали по улицам, сначала пешком, потом в автомобилях, осваивая систему одностороннего движения и запоминая тупики. Поразительно, сколько географической информации можно усвоить за два дня, даже в таком жутком муравейнике, как Афины. Каждый изученный район обретал индивидуальность и общую характеристику: Эвангелосмос и Иллисия оказались кварталами посольств и крупных международных отелей, вроде «Хилтона» и «Каравеллы», юго-восточные пригороды — настоящим ульем, Плака — туристической Меккой, вокруг Омонии кишели нелегальные иммигранты и отбросы общества, студенты оккупировали Муссио. Все эти кварталы расходились радиальными лучами от обширного Национального парка, на котором отдыхал взгляд среди невообразимого водоворота афинского транспорта.
После полуночи прибыл Стаффорд Филпот.
Этот англичанин до мозга костей, которому перевалило далеко за семьдесят, длинный и тощий, чуть горбящийся под тяжестью прожитых лет, стал идеальной кандидатурой на роль организатора по общим вопросам и связного с британским и американским посольствами. Штат обоих посольств страшно нервничал, изо всех сил стараясь сохранить в тайне свою невольную причастность к операции, опасаясь катастрофического дипломатического скандала, если греки вдруг обнаружат, что происходит.
Будучи руководителем специальных операций во время Второй мировой войны, Филпот забрасывался в Грецию с парашютным десантом, помогая организовать движение Сопротивления нацистской оккупации. Он влюбился в эту страну, а потом женился на красавице девушке из Афин. Дальнейшая его карьера в МИДе и разведке была успешной, но в перерывах между деловыми разъездами он всегда возвращался к домашнему очагу, в свою любимую Грецию.
Выйдя в отставку двенадцать лет назад, он проводил время за написанием очерков о балканской политике, публиковавшихся в газетах по всему миру, и общался со старыми друзьями по Сопротивлению, многие из которых принадлежали теперь к греческому истэблишменту.
Конечно, старик в потертом костюме, заляпанном пятнами от пролитого супа, в повязанном кое-как клубном галстуке ни у кого не вызывал подозрений.
— Простите, что впутываем вас в такие ужасные хлопоты, — извинялся Бакли, пока Хант готовил чай, ибо Филпот решительно отверг виски из медицинских соображений. — Наверное, для вас это утомительно.
Блеклые голубые глаза горели ярким огнем, опровергавшим всякую мысль о старости. Голос был все еще звучным, с привитым в привилегированной частной школе четким произношением гласных.
— Чепуха, мой мальчик, я давно не получал такого удовольствия, с тех пор как умерла моя жена. Вы спасли меня от смертной скуки! После того как Перси две недели назад позвонил мне из посольства, я не выпил ни капли. Мой врач, старый жалкий пердун, просто счастлив. — Он оглядел кухню. — Надеюсь, я не обманул ваших ожиданий.
Надежная квартира, тщательно выбранные и своевременно доставляемые продукты, транспорт — все это бесценные дары Филпота.
— Вы творите чудеса, — заверил Хант.
Лицо старика просияло от гордости, и он шлепнул на стол тяжелые пластиковые мешки, как будто в них содержалось не что иное, как заурядные бакалейные товары.
— Вот то, чего вы ждете. Боюсь, кое-что старовато.
Хант открыл первый пакет: старый «люгер», «беретта» и «вальтер» — арсенал, собранный из местных запасов оружия, которое в случае обнаружения не могло навести подозрений ни на американское, ни на британское посольства.
— Кажется, в основном из турецких и сербских запасов, — пояснил Филпот, прихлебывая чай. — Немножко проржавело, но можно почистить. Разумеется, не гарантирую, что за ними не числится никаких подвигов.
Бакли усмехнулся.
— Вы, должно быть, знакомы с целой кучей сомнительных личностей, Стаффорд, раз смогли это все собрать по первому требованию.
— Не задавайте вопросов, мой мальчик, — рассмеялся старик. — Скажем так: я разыскал нескольких верных друзей давних военных времен. Увы, не всем удалось стать преуспевающими политиками и бизнесменами.
Приношения Филпота позволили завершить оснащение команды, и Хант проводил его, заметив, с каким облегчением от сознания выполненного долга он возвращался в небольшую квартирку, которую снимал на улице за Национальной библиотекой.
И Ханту, и Бакли было жалко его отпускать, но они так отчаянно хотели спать, что почувствовали бесконечную благодарность, когда старик наконец ушел.
В первом рассветном луче, блеснувшем над Афинами, можно было увидеть собирающиеся грозовые тучи.
Спавший одетым Лен Поуп заворочался, приоткрыл один глаз, разглядел Джо Монка, сидевшего на краешке другой двуспальной кровати, внимательно вслушиваясь в наушники.
— Что? Телефон?
Два часа назад они подключились к линии.
— Ш-ш-ш!
Поуп вдруг совсем проснулся и соскользнул на пол поближе к товарищу. Монк сдвинул один наушник, навострил ухо на дверь.
Поуп тоже расслышал. Мягкие шаги в коридоре снаружи.
— Я знаю, — выдохнул Монк, — что-то подсунули под дверь.
— Газету?
— Думаешь, Мойлан читает по-гречески?
— Хочешь, чтоб я посмотрел?
Монк кивнул.
— Далеко не ходи, можешь понадобиться. Держи связь.
Лен Поуп натянул куртку, внутри которой была прилажена коротковолновая радиосистема «Клансман» с крошечным микрофоном и неприметным наушничком телесного цвета, бесшумно отворил дверь, выглянул в коридор и вышел наружу.
Монк услышал, как кто-то в соседнем номере заворчал, потревоженный во сне.
— Господи Иисусе… — пробормотал чей-то голос, по мнению Монка, принадлежащий Мойлану.
Скрипнула кровать, должно быть, человек вставал, потом сильный микрофон донес шлепки босых ступней по полу.
— Кон? — На этот раз явно Корриган. — Черт побери, что вы там делаете?
Мойлан прокашлялся.
— Кто-то сунул записку под дверь.
— Что там?
— Одни арабские загогулины, будь они прокляты!
— Дайте взглянуть. — Зашуршала бумага. — Наверное, наши ливийские друзья.
— Идиоты. Как я прочту эту чертовщину?
— Звякните Максу, он разберет.
Затрещал телефонный диск, и минут через пять к ним присоединился Эвери.
— Мир вам и так далее, — отчетливо читал он вслух, помня о подслушивающей группе слежения. — Мы — друзья господина Абдуллы с Мальты. Хотим встретиться с вами в Национальном парке. Прилагаем карту, место отмечено крестиком. Вас будут ждать утром в десять часов.
— Где это? — спросил Мойлан.
— Вверх отсюда прямой дорогой, — ответил Корриган. — Судя по карте, этот парк настоящий лабиринт.
— Поэтому они его и выбрали, — заметил Эвери.
— Интересно, почему они не позвонили? — сказал Мойлан.
