— Где Полуночник? Можно мне сходить за ним?
Они не ответили. Отец крепко стиснул зубы.
— Что-то случилось с ним? Он остался в Англии?
Папа не ответил.
— Что случилось в Англии? — закричал я. — Он еще там? Он не ранен или… или…
— Джон, успокойся, пожалуйста.
Я открыл дверь, и папа помог зайти маме в дом. Он проводил ее к лестнице, велев мне подождать его в гостиной. Я шагал взад и вперед, охваченный ужасными мыслями.
Отец спустился вниз и налил себе бренди, а потом наполнил стакан поменьше для меня.
— Выпей, — сказал он.
— Просто скажи, что случилось.
— Делай, что я тебе велю, сын! — И поняв, что говорит слишком грубо, он мягко добавил: — Пожалуйста, Джон, сделай, как я сказал.
Я пригубил бренди, которое обожгло мне горло.
— Присядь, — сказал папа, указав на мамино кресло.
Я продолжал стоять.
— Скажи мне, где Полуночник.
Он поставил стакан на камин.
— Полуночник… Полуночник умер, сынок. Прости.
— Нет, нет… это… это невозможно. Папа, это…
Он протянул ко мне руки, но я отступил назад.
— Ты лжешь! Где он?
— Полуночник ушел от нас навсегда.
Я покачал головой.
— Нет, я не хочу это слышать. Нет… нет…
У меня закружилась голова, и я почувствовал, что падаю в темную пропасть. Я уже не помнил, куда делись отец и Полуночник, и почему.
Папа что-то говорил мне, но я ничего не слышал.
Я очнулся на персидском ковре перед диваном; меня накрыли одеялом. На меня смотрела Луна Оливейра, что было особенно странно.
— Ты упал в обморок, Джон, — сказала она. — Ты у себя дома. Твоя мать наверху.
Рядом с ней появилась Граса и улыбнулась мне. Я чувствовал себя так, словно нахожусь в стеклянной банке. И вдруг все случившееся разом нахлынуло на меня.
— Полуночник умер? — спросил я.
— Погоди, Джон, — ответила она, отходя в сторону.
Отец, стоявший где-то позади меня, сказал, что сейчас подойдет. Вскоре он встал на колени рядом со мной и помог мне сесть. Он поднес к моим губам чашку с чаем и попросил выпить.
Я сделал несколько глотков. Чай был слишком горячим и сладким.
— Полуночник умер? — снова спросил я.
Отец сам отпил из чашки.
— Я похоронил его перед отплытием в Порту, — мрачно ответил он. — Мне очень жаль, сынок.
Луна и Граса сказали, что скоро снова зайдут ко мне. Проводив их, папа помог мне сесть в кресло и сам сел напротив. Откинувшись назад и глубоко вздохнув, чтобы набраться духу, он стал рассказывать о том, что произошло:
— После нашего визита к доктору Дженнеру мы решили, что Полуночнику стоит посмотреть на английскую деревню. Понимаешь, вся эта лондонская суматоха так… выводила его из себя. Мы взяли экипаж, приехали на побережье, в городок Сванедж — тихое местечко, где я бывал раньше, и остановились на небольшом постоялом дворе, — отец скривил губы в нервной усмешке, которую я раньше не замечал за ним.
— В наш третий и последний день, который мы провели в этой деревне, влажный воздух стал наэлектризованным, а вечером началась сильная гроза. С нависшего свинцового неба хлынул дождь. Зрелище было ужасающим. Но Полуночник был вне себя от восторга. Наутро я обнаружил, что он последовал за дождем.
Я молча и безучастно слушал его.
— А наутро, — продолжил отец, — после завтрака показалось солнце. Часов в десять ко мне зашел скверно одетый юноша и сказал, что хозяин послал его привести меня на место несчастного случая. В кармане погибшего человека нашли клочок почтовой бумаги с адресом нашего постоялого двора. Парень описал несчастного хозяину постоялого двора, и тот сказал, что он приехал со мной.
Папа взял трубку со столика.
— Конечно же, я немедленно сел в повозку. Через полчаса мы подъехали к большим железным воротам, за которыми находился роскошный дом.
Вытирая глаза он сказал:
— Привратник впустил нас внутрь, и навстречу вышел старик в парике. Он смущенным голосом представился как лорд Льюис Пэкинхем. Извинившись за то, что внезапно вытащил меня с постоялого двора, он провел меня в каменную часовню рядом с главным домом. Там… там… — папа опустил голову и откашлялся. — Там, Джон, — продолжил он, — я нашел испачканное кровью одеяло, а под ним на соломенном тюфяке лежало тело.
Он вытер рот тыльной стороной руки.
— Когда одеяло подняли, я увидел рану от пули мушкета, зиявшую в груди Полуночника. Он был весь серый, а выражение лица было совсем другим, чем при жизни.
Отвернувшись к стене, отец продолжил упавшим голосом:
— Пэкинхем сообщил мне, что егерь увидел, как «черный парень» — так он назвал Полуночника — охотится на его землях, и трижды выстрелил в него. Только последний негодяй мог убить его! — Папа в ярости обернулся ко мне. — Этот английский мерзавец в парике предложил мне щепотку табака из своей серебряной табакерки, как будто это могло возместить мне утрату.
— Не желая, чтобы этот, как он выразился, досадный случай, доставил мне какие-то неудобства, — продолжил отец, — Пэкинхем предложил отдать своего слугу на все время моего пребывания в Англии. Я, конечно, отказался. Вот и все, сынок. Скажу еще, что неподалеку нашли куртку и рубаху бушмена, они висели на верхней ветке дерева, куда никому, кроме кошек, было не добраться. В кармане его жилета, среди прочих пустяков, вроде семян и репьев, нашли листок почтовой бумаги с постоялого двора Сванеджа.
Папа достал этот кусок бумаги и развернул его:
— Прочти это, Джон, — сказал он, протягивая мне листок.
Я взял, и папа ласково погладил меня по щеке. Я стал читать последние слова Полуночника:
Пока я читал это, в мою голову, словно туман, проникали холодные смутные мысли. Я был где-то за сотни лет и миль отсюда и не понимал, кому предназначались эти слова Полуночника.
Когда я выразил свое недоумение, отец похлопал меня по ноге и сказал:
— Конечно, тебе.
Первую неделю после того, как я узнал о смерти Полуночника, я не одевался и не выходил из дома. Папа завтракал со мной в моей комнате. Мы мало говорили и ели, но его присутствие утешало меня.
Я не знал, что в это время делала моя мать, потому что она почти на целый день запиралась в своей спальне. И лишь изредка, спускавшись ближе к вечеру в гостиную, я встречал ее там за вышиванием. Она отказывалась говорить о Полуночнике.
Сидя рядом с ней и глядя в ее покрасневшие глаза, я постепенно начал понимать, что теперь мы
