тропу от камней и сорняков, выкорчевать пни, кое-где подровнять и тогда уже засыпать ее песком.

– А что, большой будет эта твоя 'мыслительная империя'?

– Ну, скажем, семь-восемь футов в ширину и, вероятно, с треть мили в длину.

Вскоре Чарлз увидел, что для облюбованной им трассы собственной земли за лесом у него не хватает, так что требуется на несколько футов залезть к соседу, сэру Джону Леббоку. Банкир, астроном и математик, он владел большим имением Хай Эямс: полоска земли, о которой шла речь, находилась ва отшибе и никак не использовалась, хотя она и увенчивала собой чудесную зеленую долину, куда выгоняли пастись скот. Дарвины и Леббоки были знакомы домами и несколько раз обедали друг у друга. Леди Леббок с особой теплотой относилась к Эмме.

– Я не собираюсь просить об одолжении у соседей, – заявил Чарлз.

– Хорошо, предложи арендовать землю и возобновляй аренду каждый год, деловым тоном сказала Эмма.

Дарвин тут же отправился в Хай Элмс и изложил свою просьбу относительно песчаной тропы.

– Могу ли я арендовать у вас этот участок? – осведомился он. – Мы, со своей стороны, готовы пойти на любые разумные условия.

– Земля, о которой вы говорите, кажется, ирннадле-жит моей жене, ответил сэр Джое. – Позвольте мне узнать у нее.

Через два дня Леббок прискакал в Даун-Хаус на своем любимом жеребце. За чаем он сообщил Дзрвннам:

– Леди Леббок просит вас распоряжаться этой узенькой полоской земли как вам потребуется. От денег ока наотрез отказывается, но я предложил, что было бы лучше, если бы вы вносили чисто символическую арендную плату и не чувствоеали себя никому обязанными.

Открытый участок тропы был по указанию Чарлза ряд за рядом обсажен остролистом, орешником, ольхой, липой, грабом, бирючиной и дёреном. В дальнем конце огорода у деревянных воротных столбов, от которых шла высокая живая изгородь, садовник посадил дуб и бук. Здесь брала начало Песчаная тропа, как называли ее в семье, лежавшая между лугами Дарвинов и Леббоков и обнесенная в открытых местах забором, чтобы Чарлз мог укрыться от постороннего взгляда. По его просьбе плотник соорудил в конце открытого участка тропы небольшую летнюю беседку. Отсюда тропа сворачивала в темные лесные заросли. Проходя опушкой, петляя по мху, меж низкорослых растений, она вновь змеилась по просторам полей.

В конце концов, к немалому удовольствию Дарвина, прокладка трассы завершилась. Почва вокруг была плодородной (по существу, нетронутая целина), и он ожидал, что его посадки – изгородь, цветы и деревья быстро пойдут в рост.

– Теперь, – радостно сообщил он Эмме, – мне остается выработать методу подсчета, чтобы точно знать, сколько кругов я сделал, входя в лес.

– А что, нельзя просто ходить, пока не устанешь?

– Это слишком примитивно. Мне нужна формула. Эмма рассмеялась, но он говорил вполне серьезно. На том месте, где Песчаная тропа делала поворот в лес,

Чарлз выкладывал кремневые камешки – от одного до семи. Каждый из них означал один круг: проходя мимо них, Чарлз отшвыривал последний камешек в сторону, возвращался обратно по светлой стороне, проходил через маленькие ворота в изгороди и шел домой огородом и садом, чтобы сесть за обеденный стол. Чарлз яе мог нарадоваться Песчаной тропе и никогда не пропускал прогулки по ней, каким бы усталым он себя ни чувствовал.

– Меня озадачивает только одно, – произнесла Эмма, совершая променад вместе с мужем. – Каким образом ты заранее определяешь, сколько именно голышей выкладывать?

– Это зависит от множества факторов, – отвечал Чарлз с нарочито серьезным видом. – Как когда-то капитану Фицрою приходилось учитывать все переменные величины, чтобы решить, искать ли ему гавань и ложиться в дрейф или идти наперекор волнам, так и мне всякий раз надо решать математическое уравнение со многими неизвестными. Сколько времени мне нужно гулять, пока из организма не выйдут все яды, накопившиеся при интенсивной умственной работе? Хорошая ли сегодня погода? Какой запах издавала телячья нога, которую жарила на кухне Сэлли, когда я выходил из ворот? Видишь, дорогая, с тех пор как я больше не хожу по окрестностям, скажем, до Кадхэм-ского леса или до Холмской долины, мне просто необходима раз и навсегда заведенная система. Это дает мне возможность расслабиться и вместе с тем меня дисциплинирует. Ну что, есть в этом смысл?

– Для тебя безусловно. Что касается меня, то я всегда бываю рада, когда остается последний камешек.

В сентябре в Саутгемптоне должен был собраться съезд Британской ассоциации, и, решив отправиться туда, Чарлз спросил у Эммы, не согласилась ли бы она 'го сопровождать. Эмма на мгновение задумалась, потом спросила:

– А что, можно будет совершить экскурсию в Портсмут и на остров Уайт?..

К своей радости, они застали в Саутгемптоне Лайелей и Леонарда Дженинса, преподнесшего Чарлзу экземпляр своей только что вышедшей книги 'Наблюдения над естественной историей'. Встретился Чарлз и с некоторыми из друзей по Эдинбургу, с группой натуралистов из Ирландии. Те, кто жил неподалеку, показывали Дарвинам местные достопримечательности и наперебой приглашали на званые обеды, проходившие обычно в научных спорах. Как-то раз, когда очередное выступление на съезде оказалось особенно скучным, Чарлз повернулся к Эмме:

– Боюсь, что доклад тебя очень утомил?

– Не больше, чем все другие, – отвечала она со вздохом.

Чарлз от души расхохотался и рассказал об ее ответе самым близким друзьям. После этого он свозил ее на обещанные экскурсии. По дороге домой он заметил:

– Чта ж, неделя была приятной во всех отношениях.

Эмма изучающим взглядом окинула лицо мужа: румянец на щеках, живой блеск в глазах, – казалось, от него так и веет здоровьем.

– Может быть, всю оставшуюся жизнь нам стоило бы посвятить скучным заседаниям и экскурсиям? Тогда тебя перестанут мучить приступы болезни.

– Я знаю, что ты шутишь, – ответил он. г – Без работы жизнь для меня сделалась бы невыносимой.

К концу года должны были выйти из печати его 'Геологические наблюдения над Южной Америкой'. Неужели с того дня, как он взялся за эту работу, прошло уже десять лет? Чарлз в изумлении покачал головой. Выходит, Джон Генсло оказался прав, с самого начала предсказав, что для описания коллекции потребуется вдвое больше времени, чем для ее сбора и наблюдений. Минувшее десятилетие было весьма плодотворным. 'Ну а будущее? – спросил он самого себя. – Как я намерен им распорядиться и чего надеюсь достичь?'

Теперь Чарлз решил заняться усоногими ракообразными, и прежде всего морскими уточками. У берегов Чили он в свое время столкнулся с удивительной формой этих усоногих, отличавшейся от всех, какие были ему известны. Чтобы разобраться в ее структуре, он решил сейчас изучить и. препарировать множество других, обычных экземпляров, но обнаружил, что об усоногих науке известно плачевно мало. Только когда в гости к ним на несколько дней приехал ДжозефТукер, перед Чарлзом начал вырисовываться примерный план работы.

– Усоногие займут у меня несколько месяцев, может быть, год, поделился он с Гукером. – После этого я вновь обращусь к своим записям о видах и разновидностях, которые я веду уже десять лет. Чтобы дописать их, потребуется, я полагаю, лет пять, не меньше. Зато я тут же паду в глазах всех сколько-нибудь серьезных натуралистов, если их опубликую.

– Вы неправы, – отвечал на это Гукер, – ваши друзья могут засвидетельствовать необычайную тщательность, характерную для ваших исследований, и, конечно, выступят на вашей стороне. А ваши враги, точнее, враги ваших идей, естественно, ополчатся против вас. Что же, такова отведенная им в жизни роль.

1 октября 1846 года – начало второго десятилетия профессиональной деятельности Чарлза. День выдался ясным. Дарвин позвал собаку и, выйдя на Песчаную тропу, положил на старте у обочины целых семь камешков, такой прилив сил он ощущал. В час дня, когда они, по обыкновению, сели обедать, Чарлз