– Я так рад вашему подарку. Огромное за него спасибо!

Лайель прочел все, что было написано Чарлзом по усо-ногим рачкам, наблюдал, как виртуозно проводит тот препарирование под водой, выделяя мягкую округлую мешковидную часть тела.

– Отличная работа, Дарвин, – отозвался он. – Вы становитесь прямо-таки экспертом по части обращения с этим мельчайшим режущим инструментом. И все-таки больше всего меня восхищает в вас способность скрупулезно описывать все детали. Таким и надлежит быть настоящему ученому, специалисту, которого каждый обязан уважать. Для меня вы – его живое воплощение.

В ответ Чарлз только вздохнул и, накрыв микроскоп чехлом, предложил:

– Одевайтесь и пошли пройдемся по Песчаной тропе. Сколько сегодня камешков положим? Может, десять? Уже целый год я не проходил свою дистанцию столько раз подряд.

На восьмом круге Чарлз произнес:

– Вот уж никогда не представлял себе, что в мире столько разновидностей усоногих. Мне были известны сотни, а оказалось, что их тысячи. Если препарировать и описать всех, то на это уйдут годы!

По дружелюбному лицу Лайеля расползлась широкая улыбка:

– Но разве не за этим они вам и даны?

Чарлз задумался. Лайель сам отшвырнул ногой очередной камешек. Оставалось пройти последний круг. Холодало, в воздухе пахло дождем.

– Да, вроде бы ваши морские уточки – это скучища, – прибавил Лайель. Вся их деятельность – облеплять днища кораблей. Но природа создала усоногих рачков не бесцельно. Изучая их приспособляемость к климатическим условиям, различным морям, меняющимся запасам пищи, вы – кто знает? – быть может, обнаружите что-то такое, что имеет отношение к этой вашей таинственной теории трансмутации видов…

Он прервал свою тираду ровно настолько, сколько требовалось, чтобы по-дружески грубовато обнять Чарлза за плечи:

– ..теории, которой я верю не больше чем наполовину. Как только Дарвин закончил препарировать усоногих рачков Лайеля, он поехал в Лондон, чтобы повидаться с Ричардом Оуэном. Помещения, которые он занимал в Королевском хирургическом колледже, разительно отличались одно от другого. Одна комната представляла собой теплый кабинет, уставленный книгами, где витал дух учености и трубочного табака; другая – холодную лабораторию с операционным столом и набором скальпелей, ножей с изогнутыми лезвиями и хирургических ножниц, необходимых для анатомирования животных – как живых, содержащихся в клетках, так и мертвых, хранившихся в ящиках со льдом.

– Оуэн, – обратился к нему Чарлз, – можно мне одолжить коллекцию своих усоногих, которую в свое время я передал колледжу? Мне нужно гораздо больше родов, чтобы разобраться в изменчивости их структуры.

– Конечно. Ваша коллекция находится в музее без всякой пользы.

– Я был не совсем точен, когда употребил слово 'одолжить'. Усоногих рачков мне придется уничтожить: ведь я должен их препарировать, а помещать их обратно в раковины я еще не научился.

Оуэн улыбнулся этой попытке Чарлза сострить: его всегдашняя манера держаться отчужденно не позволила ему открыто рассмеяться.

– Вы вернете их в виде своей монографии. А это замена вполне равноценная.

Чарлза поражало, как много времени приходится отдавать сосредоточенной работе: и наблюдениям под микроскопом, и записям в тетради. Он вел подробный дневник, где отмечал, сколько именно времени заняло изучение того или иного рода..

– Совершенно непроизвольно я пришел к необходимости дать название нескольким клапанам, а также некоторым из более мягких частей тела, сказал он Эмме.

– А что, до тебя их никак не назвали?

– До меня их попросту не видели!

Одним из родов он занимался ровно тридцать шесть дней, а описание его заняло всего двадцать две страницы. Другим – девятнадцать, но зато Чарлз был вознагражден двадцатью семью страницами свежего материала.

– При такой скорости я никогда не кончу! – простонал он, сидя в гостиной у камина. – Эти 'зверюги' и так отняли у меня больше года.

– Работа есть работа, – отвечала жена. – Ты же любишь их, правда?

– Моих дорогих уточек? Да я от них без ума!

После того как одна за другой лопнули все предпринятые Адмиралтейством попытки направить Джозефа Гукера на Борнео, Малайские острова или в Индию для проведения ботанических исследований и положение выглядело безнадежным, неожиданно пришло спасительное письмо от барона фон Гумбольдта. Постаревший, но по-прежнему столь же активный Гумбольдт обрисовал все выгоды, которые сулила науке экспедиция по Индии и Гималаям, чьи ископаемые окаменелости неопровержимо свидетельствовали, что эта двойная горная цепь с высочайшими вершинами мира когда-то была морским дном. Это побудило министра финансов наконец-то согласиться выдать Гукеру, все еще получавшему половину своего прежнего жалованья, пособие из расчета четырехсот фунтов в год. Ему был разрешен бесплатный проезд на корабле флота ее королевского величества 'Сидоне', на котором отправлялся в Индию новый британский генерал- губернатор.

– От души поздравляю, – сказал Чарлз своему молодому другу. – Уверен, и путешествие, и экспедиция пройдут великолепно, но я хотел бы, чтобы они поскорее закончились. Пусть это и эгоистично, но мне будет вас страшно не хватать – во всем.

Тем временем сэр Джон Гершель прислал записку, предлагая вместе пообедать, как только Чарлз надумает выбраться в Лондон. Когда-то именно Гершель первым сообщил ему об издании Кембриджским философским обществом его небольшой монографии. Из Кейптауна сэр Джон вернулся в Англию в 1838 году, двумя годами позже экспедиции на 'Бигле', и последующие девять лет занимался главным трудом своей жизни – 'Наблюдениями на мысе'. Вскоре он должен был стать президентом Королевского астрономического общества. При виде Гершеля на Чарлза нахлынула теплая волна ностальгических воспоминаний о пяти проведенных на море годах.

– Я пригласил вас, с тем чтобы просить принять участие в важной работе по заказу лордов – представителей Адмиралтейства, – сообщил Гершель за обедом. – Они обратились ко мне с просьбой составить, я цитирую, 'Руководство по научным исследованиям для офицеров военно-морского флота ее королевского величества, для натуралистов и просто путешественников:'. В нем предполагаются, в частности, главы по астрономии, гидрографии, метеорологии и, конечно, зоологии, которую поручено написать вашему другу Ричарду Оуэну, и ботанике – ее делает сэр Уильям Гукер. Все мы считаем, что именно вы самый подходящий автор для главы по геологии. Что вы на это скажете?

Хотя Чарлз закончил свою рукопись по геологии Южной Америки всего два года назад и она порядком успела ему надоесть, он не ожидал, что ему будет трудно уложить в двадцать пять – тридцать страниц текста, призванного помочь не одному поколению моряков и натуралистов, то, что он знал.

– За издание берется Адмиралтейство, – сказал сэр Джон. – А распространением займется Джон Мэррей. Никакого гонорара или авторских не предусматривается, но не думаю, чтобы это вас остановило.

– Я должен Адмиралтейству немало, да что там – я обязан ему всем. И горжусь, что мое имя появится в той же книге, что и ваше, и Ричарда Оуэна, и сэра Уильяма Гукера.

По пути домой, глядя на зимний пейзаж Кента, мелькавший за окнами вагона, он бормотал под скрежет колес:

– Что же, это вам за нападки на меня в 'Журнале Эдинбургского королевского общества'. Одно калечит, другое лечит.

Зачехлив микроскоп и отложив инструменты, он пересел на свое обычное место в кресло с обитой материей дощечкой на подлокотниках для письма… радуясь возможности вновь очутиться на время в своей прежней корабельной каюте. Глава писалась сама собой, без всяких усилий, настолько он был переполнен впечатлениями и мыслями, накопившимися за пять лет плавания на 'Бигле'. Чтобы ее завершить, ему понадобилось всего две-три недели; поначалу он боялся, что включил чересчур много материала, но сэр Джон пришел в восторг и от его трудолюбия, и от качества работы. Воспрянув духом, Чарлз тут же принялся