– Свобода передвижения, слова, импровизации – и все же... И все же тюрьма. Ибо границы этой свободы определены неподвижной звездой, и все наше перемещение – лишь небольшое изменение угла по отношению к ней; мы, конечно, можем ловить момент, наслаждаться на все сто, шнырять туда-сюда, но, как бы мы ни вертелись, круг замыкается, и оказываешься лицом к лицу с тем неизменным обстоятельством, что мы, Розенкранц и Гильденстерн, снабженные письмом от одного короля к другому, просто-напросто доставляем Гамлета в Англию.
В это время Розенкранц с многозначительной миной, стиснув зубы, как если бы обладал большой тайной, на цыпочках приближается к Гильденстерну, украдкой озирается и – свистящим шепотом:
– Слушай, он – там.
– Что поделывает?
– Спит.
– Это ему полезно.
– Что?
– Что может спать.
– Да, полезно.
– Мы теперь с ним.
– Может спать спокойно.
– Все равно для него все кончено.
– Для гибнущих в пучине грозных вод...
– Насущный лозунг подыщи нам днесь.
Глухой стук: они садятся. Длинная пауза.
– Ну, что теперь?
– Ты о чем?
– Ну как – ничего же не происходит.
– Мы плывем.
– Знаю.
– Ну так чего тебе еще? (Печально.) Никакой информации. Одни огрызки... и мы еще должны анализировать эти приказания. Которые мы едва помним. Которые ничем не отличаются от инстинкта...
Розенкранц сует одну руку в кошелек; вытаскивает монету и заводит обе руки за спину, потом протягивает Гильденстерну два кулака. Гильденстерн хлопает по одному из них. Розенкранц разжимает ладонь, там – монета. Отдает ее Гильденстерну.
Процесс повторяется.
Процесс повторяется.
Процесс повторяется.
Гильденстерн начинает нервничать. Он уже хочет проиграть.
Процесс повторяется.
Гильденстерн разжимает один кулак Розенкранца; потом, сообразив, – второй. Выясняется, что в обеих ладонях было по монете. Розенкранц смущен.
– У тебя по монете в каждой?!
– Да.
– Каждый раз?!
– Угу.
– Какой же в этом смысл?
– Я хотел сделать тебе приятное.
Слышен глухой стук.
– Сколько он тебе дал?
