— Я уже говорил вам, товарищи, — проговорил недовольно Пастухов, — что был звонок сверху. Предложено выполнить план хлебозаготовок при любых обстоятельствах. Мы не можем не взять излишков там, где урожай хороший, чтобы выполнить план по району. О фуражном зерне и речи быть не может, это надо выбросить из головы! Можно рассчитывать только на отходы для птицы.

Торопов покачал в сомнении головой:

— По форме, Семен Поликарпович, с точки зрения районного руководителя, может, это и так, а если исходить из интересов колхоза, Уфимцев-то прав. Он отвечает за дела в колхозе, а мы за дела в районе. Почему его колхоз должен отдуваться за нашу плохую работу, за то, что мы не добились хорошего урожая во всех колхозах? Как ни говори, а ведь это нарушает планы колхоза «Большие Поляны».

— Колхоз должен быть хозяином своей продукции, а не только одной земли, — привстал Уфимцев, почувствовав поддержку Торопова. — Повторяю, я не против сдачи зерна сверх плана, это в интересах колхоза, было бы только из чего сдавать.

Пастухов встал, нервно закурил, щелкнув зажигалкой.

— Садись, Уфимцев... Мне кажется крайне неуместным, что товарищ Торопов вновь подымает спор. Давайте выберем другое время, если хочется подискутировать. Вот когда кончится уборка и выполним план хлебозаготовок.

Он постоял, полыхал папироской, словно ждал ответа, но все молчали.

— Что касается «из чего сдавать», товарищ Уфимцев, то управление правильно определило вам цифру в двадцать тысяч пудов. Из чего это исходит? А из предложенных вами десяти тысяч и десяти тысяч, оставляемых на фураж... Ты не возражаешь, Василий Васильевич, если я, как член бюро, проголосую это предложение?

— Не возражаю, — поспешно ответил Степочкин.

— Мне кажется, такие вопросы нужно решать при полном составе бюро, — сказал Торопов. — Во всяком случае, следовало бы не спешить, а дождаться Акимова с пленума.

— Какое это имеет значение? — возразил Степочкин и беспокойно завозился на стуле. — С Акимовым или без Акимова...

— Вот и хорошо, — сказал Пастухов, не обращая внимания на недовольного Торопова. — Тогда я голосую... Кто за то, чтобы колхозу «Большие Поляны» утвердить сверхплановую сдачу зерна в количестве двадцать тысяч пудов, прошу поднять руки.

Пастухов и Степочкин одновременно подняли руки. Поднял руку и прокурор. Торопов остался сидеть спокойно.

— А ты что, против? — спросил Пастухов.

— Запиши, что воздержался. Хотя можешь записать и против, потому что такие дела так не решаются. Это прерогативы самих колхозников.

— Так и запишем, что при одном против. — Пастухов вдавил окурок в пепельницу. — Есть второе предложение. За непринятие мер по своевременному выполнению указания управления и парткома товарищу Уфимцеву объявить выговор и предупредить его, что, если не выполнит сверхплановой сдачи в размерах, определенных сегодняшним решением, он будет наказан более сурово, вплоть до исключения из партии.

— Я не согласен, — повысил голос Торопов и шумно, вместе со стулом, отодвинулся от стола. — Так формулировать...

— Я голосую, — перебил его Пастухов тоном, не допускающим возражений.

Снова Степочкин и Пастухов вскинули одновременно руки. Помедлив немного, поднял нерешительно руку и прокурор.

Уфимцеву тоже, как и Торопову, захотелось вскочить и начать протестовать против произвола Пастухова, но он понимал всю бесполезность такого поступка.

— Кто против? — голос Пастухова заставил Уфимцева поднять глаза.

Против проголосовал Торопов.

— Есть третье предложение, — продолжал Пастухов. — Товарищ Торопов подсказал нам, что инициатива сверхплановой сдачи зерна должна исходить от самих колхозников. Так есть предложение поручить от имени парткома товарищу Торопову немедленно выехать в колхоз «Большие Поляны» и добиться принятия колхозниками определенного нами сверхпланового задания. Я голосую. Кто за это предложение?

— Не надо голосовать, — сказал, иронически улыбаясь, Торопов. — Поеду и так, без голосования.

Сумерки уже скрыли дали, заволакивали леса, поля, когда Уфимцев вернулся в село. И не заезжая домой, проскочил вечереющей улицей к правлению, беспокоясь, что там его заждались.

Машина Торопова стояла под окнами конторы. В окнах горел свет, но и без него было видно, что возле крыльца толпился народ: трактористы, комбайнеры, доярки, даже шалашовские мужики, которые, по его предположениям, должны быть на силосовании.

«Чего это они собрались? — подумал он, заводя мотоцикл во двор. — Может, Торопова увидели, набежали?»

Сдержанно поздоровавшись с колхозниками, он поднялся на крыльцо. Но и в коридоре теснился народ. Он увидел брата Максима, сидевшего на подоконнике, о чем-то оживленно разговаривавшего с Дмитрием Тулуповым из Шалашей, Дашку Лыткину и девчат из ее звена, Тетеркина с женой и даже дядю Павла, присевшего у стены и смолившего самосад.

И в его кабинете, кроме членов правления, были колхозники, обступившие Торопова. Стоял шум, раздавались смешки. Мелькнули встревоженные лица Стенниковой, Юрки Сараскина, Коновалова.

— Ну чего вы на меня? — посмеиваясь, отбивался от колхозников Торопов. — Еще раз повторяю: райсовет отстранен от сельского хозяйства. Наше дело концерт вам организовать, медицинскую помощь вовремя оказать... Вот вернусь в район, пришлю культбригаду, пусть она вас веселит в уборку.

— Хо-хо-хо! — раскатился Кобельков. — Давай! «Еньку» танцевать будем всем колхозом.

— Затанцуешь, Паша, — крикнула Лыткина, — когда хлеб из амбаров выгребут. Еще как затанцуешь!

Уфимцев не заметил, когда она появилась в кабинете, но, оглянувшись, обнаружил, что и другие колхозники вошли за ним, а те, кому не хватило места, стояли в дверях, в коридоре.

— Ты спроси его, Паша, зачем он сюда приехал? — кричала Дашка Кобелькову, показывая на Торопова. — По каким таким срочным делам?

Торопов застегнул распахнутый ворот рубашки. Улыбка сошла с его лица.

— Я приехал как уполномоченный парткома, гражданка. В районе идет уборка урожая, пора и вам начинать. Вот и приехал, чтобы подтолкнуть вас.

— А правленье собрал зачем? — наступала Дашка.

— Правление собирал не я, тут есть хозяева. Но, как уполномоченный, присутствовать на нем обязан.

— А мы, хоть и не уполномоченные, тоже хотим присутствовать, — заявила Дашка и посмотрела вокруг, ища поддержки.

— И послушать, что вы будете петь! — крикнул Максим из коридора. — Когда еще культбригаду вашу дождемся, охота вас послушать.

Опять начался шум, смешки.

Уфимцев пробрался к Стенниковой, наклонился над ней.

— Я же просил собрать только членов правления, — упрекнул он ее.

— Я тут ни при чем, Георгий Арсентьевич. Векшин народ взбулгачил. Говорят, весь день гонял по бригадам, жеребца замучил.

Уфимцев и без того догадывался, кто был инициатором нашествия колхозников в правление. Он посмотрел на него, сидевшего подле окна: глаза у Векшина возбужденно блестели, рот застыл в