в бане можно сказать в перерыве между актами пару строк, чтоб понимала, кто есть кто.

Закончив под шквал аплодисментов, поэт стал подписывать свои книги VIP-персонам, чем даже вызвал раздражение юбиляра – нечего снимать пенки на чужом празднике.

Добавил яду и спонсор второго горячего: он подошел к юбиляру и выразил неодобрение своим местом – его жене Ларе не видно главного, она пропустила сальто, и ей не удалось снять на телефон этот трюк, теперь она не сможет послать это фото тете Доре в Америку.

– Какой-то жлоб впереди заслоняет своей башкой основной план сцены. Кстати, кто это? За какие заслуги он сидит с маститыми мастерами культуры? Мы очень недовольны, Шура, мы так не договаривались, Лара недовольна! Мы, наверное, уйдем, и пусть цесарка станет у вас в горле. Это совок! У нас на Западе рассадка – святое, ты обещал центровые места. Сидеть за спиной хер знает кого – это бардак!

Шура метнулся за свой стол, шуганул дядю жены на задний ряд и усадил спонсора второго горячего за свой стол. Тот остался доволен, теперь Лара увидит всё за свои деньги.

«Их надо ставить на место, они думают, что прокатит, так нет, не прокатит, другие времена», – с удовольствием подумал спонсор, причмокивая в ожидании цесарок.

Прицел гнева юбиляра опять загулял красной точкой на лбу младшего, тот даже вспотел.

Слово взял таможенник. Он давно жил как в раю, бабки текли сами собой, он честно не знал, сколько у него домов и квартир, ему за державу было не обидно – держава крепла вместе с ним, его заботило только бессмертие, он желал его, чтобы увидеть еще много закатов и рассветов.

На него работали два института, где создавалась формула его бессмертия, у него был личный склад доноров, включая три сердца, две печени и одну почку, и даже один тазобедренный сустав для тещи – его планировалось взять у женщины из Молдавии, работающей на его дальней даче.

Его ДНК изучили вдоль и поперек, и в замороженном виде лежали три его клона в разных возрастах. Он встречался с далай-ламой, с папой римским разговаривал только по телефону, мог и лично встретиться, но, как истинный православный, не хотел вредить своим иерархам, которые ему целовали руку при встрече – его таможня всегда давала «добро» на контрабанду под эгидой РПЦ.

Он сказал тост, написанный ему спичрайтером президента, что юбиляр – национальное достояние. Национальность юбиляра он, мягко говоря, не одобрял, но, узнав, что тот крестился в зрелом возрасте и даже устранил результаты обрезания у лучшего пластического хирурга, полюбил его с христианской неистовостью.

– Так вот, – сказал таможенник, – я вырос на ваших песнях…

С юбиляром он был примерно одного возраста. Потом он сравнил его с Маккартни и Уэббером и сказал в конце, что будет ходатайствовать, чтобы тому тоже дали звание «Заслуженный таможенник РФ», что соответствует званию «сэра», а может, и выше, если по понятиям.

Потом он хлопнул в ладоши, как Коперфильд, полез в карман к юбиляру и достал золотой значок таможенника в бриллиантах, с карающим мечом из платины. В дополнение к значку он подарил огромный нательный крест из золота, поднятого с «Титаника».

На аплодисменты вышла жена тостующего и спела песню юбиляра, написанную по случаю праздника. Песня явно напоминала «Оду к радости» Бетховена на слова Фридриха Шиллера в переводе Карена Кавалерьяна, но так изящно и неуловимо, что даже коллеги, сидевшие, стиснув зубы от ненависти, восхитились наглостью автора, переложившего Бетховена на хип-хоп.

Жена таможенника пела хорошо – она так точно попадала в фонограмму, спетую Отиевой, что в зале стали оглядываться в поисках Ирины, но той не было.

Все аплодисменты достались второй исполнительнице. Подтвердилось старое правило: кто первый встал, того и тапки.

Услышав, что зять покрестился, тесть подавился тамбовским окороком и уронил в тарелку дяди свою челюсть. Он мычал что-то беззубым ртом, но его вынесли вместе с челюстью, завернутой в салфетку.

В возникшей паузе все услышали с места импровизацию поэта на случившееся, он выкрикнул:

Не всем понравилось, но хлопали все, подальше спрятав свои могендовиды.

Юбиляр слегка поморщился, однако потом вспомнил про подарки.

«Надо выживать, сколько еще нужно сделать! Маркс, Гейне и Ньютон были не дураки», – меланхолически подвел итог юбиляр – рьяный прихожанин церкви Козьмы и Дамиана на Покровке.

Юбиляр просиял. Такие слова от уважаемого человека! О подарках он даже не говорил. Младший надеялся, что теперь жажда подарков уже удовлетворена, но он ошибся, встретив взгляд юбиляра, – жало с ядом еще копилось в том.

В зале произошло шевеление, на сцену вывалили «десять голосов, которые потрясли мир».

Мир этих кудесников был ничтожно мал: на пяти континентах их видели только в синагогах, культурных центрах домов престарелых и в русских ресторанах на бармицвах и свадьбах уважаемых людей из Черновцов, Дербента и Могилева-Подольского.

Большой мир даже и не знал, что после трех теноров, которые потрясли мир, появилось сразу десять, и они тоже потрясли мир, о чем, впрочем, мир не знает.

Девять немолодых людей, в джинсах и фраках, некрасивых, лысых и с толстыми ляжками, несинхронно скакали по сцене и пели на три голоса песни от Паваротти до «Мурки».

Так в советское время в любом ДК любой хормейстер собирал к районному смотру вокальный ансамбль из мужиков на заводе или фабрике и за два месяца готовил такое «чудо» из песен разных лет.

После трех песен вышел сам – лучезарный, красивый, как бог, руководитель, на фоне своего шоу поющих уродов выглядящий титаном и героем.

Он еще считал себя охуенно остроумным и вел концерты, дирижируя спиной к поющим, – это надо было видеть, слышать было мало.

Он прочитал стихи собственного сочинения, где были такие слова:

А потом они запели «Мурку», после «Шумел камыш» и закончили «Хэппи бездей» на мотив музыки юбиляра, написанной им для ансамбля «Голубые гитары». Руководитель подарил юбиляру свой сотый альбом со своим портретом с тысячного концерта мирового тура по кабакам и синагогам.

Через секунду улыбка сползла с лица маэстро, и он поскакал на следующий корпоратив, в голове уже крутились новые стихи, которыми он собирался поздравить следующего юбиляра за нормальные деньги (здесь он работал со скидкой, так сказать, для своих).

Он так долго пел на шару, так долго шел к успеху, что решил: теперь все будет по-другому, бесплатно он петь не будет, он не птичка, ему бабки нужны на новые желания. Он помнил времена, когда его после выступлений выставляли на холод, а сами оставались в тепле и пили и ели необычные вещи, которые ему так хотелось. Он смотрел на их костюмы и машины и, топая ботинками на морозе в ожидании автобуса, говорил, говорил себе: «Вы еще увидите, как я ношу костюмы!» И они увидели. На первые деньги он купил «бентли», костюм «бриони» и чуть не умер, обожравшись устрицами и шампанским «Кристалл» на приеме у олигарха.

Юбиляр явно нервничал, он ждал Иосифа, но от него принесли огромный букет и подарок – тот оказался занят, пел на Дне танкиста.

Букет поставили на главный стол, и он в очередной раз заслонил обзор семье спонсора второго горячего. Спонсор уже пять минут нервно нашептывал юбиляру свои претензии, тот отвечал резко – цесарок уже съели, и он нехотя пересадил свою сестру в тень букета великого Иосифа, пообещав, что букет после праздника поедет к ней.

Все шло своим чередом, но вдруг в зал вбежали автоматчики и встали по кругу, как при захвате, в зале наступила тишина.

На середину зала вошел их командир и сказал громко и зычно:

– Работает спецназ!

Люди в масках стали ходить по столам, снимая драгоценности у женщин и часы у мужчин. Когда у всех