вознамерились повернуть назад и вернуться в Сирию. Возможно, Габиний подхлестнул их отвагу, швырнув горсть монет в ворота крепости. Береника предала своего отца, это неоспоримо. Но она жила и умерла в соответствии со своими — пусть ложными — убеждениями.

Царь улыбался и не выказывал ни малейших признаков сожаления. Он ехал в открытой повозке посреди воинства, как будто командовал этими солдатами. Габиний и Рабирий красовались рядом с царем; ростовщик едва не наступал на царскую мантию, словно надеясь поймать монеты, которые по волшебству вдруг начнут вылетать из кошелька владыки Египта.

Несмотря на то что день начался с мрачных событий, настроение было праздничное. Казалось, вся Александрия собралась на торжество. Торговцы-египтяне продавали зрителям воду, вино и пиво, а их дети предлагали мелкие безделушки — дешевые браслеты, фальшивые кольца с печатками, игрушечных крокодилов на подвеске. Клеопатра, ехавшая верхом на Персефоне рядом с царской повозкой, заметила, что в толпе очень многие пьют, жадно глотая вино из больших вонючих кожаных бурдюков; по подбородкам стекали струйки вина.

Клеопатра не могла поверить, что население города стало по-иному воспринимать ее отца. Быть может, два года хаоса настроили их получше по отношению к царю и его политике. Или, возможно, царь нашел способ расположить к себе людей. И то и другое было вполне вероятно. А может быть, горожанам предложили выпивку за то, что они явятся сюда. Царевна гадала, унизится ли она сама когда-нибудь до того, чтобы платить своим подданным за одобрительные возгласы. Похоже, это становится семейной традицией.

Устав после парада, Клеопатра попыталась ускользнуть в свои комнаты, но ее отец не желал оставаться один.

— У нас сегодня много дел. Нам не следует знать усталости, юная госпожа, — сказал царь, который сам частенько увиливал от своих обязанностей под предлогом утомления. Сегодня он помолодел и воспрял, как будто казнь Береники вернула ему энергию. Клеопатра пыталась понять, как ему удалось столь легко изгнать из своих мыслей образ старшей дочери, умершей по его приказу. Быть может, он просто скрывает скорбь под маской оживления.

— Повелитель, — промолвил Архимед. — Молодой офицер конницы по имени Марк Антоний желает получить у тебя аудиенцию.

— Марк Антоний? Я знаю этого человека?

Сердце царевны забилось быстрее.

— Отец, разве ты не помнишь, что мы слышали о нем в Риме? Он был другом Клодия и завел роман с его женой Фульвией. Когда Клодий узнал об этом, Марк Антоний отбыл в Грецию, дабы изучать ораторское искусство, но настоящая причина его отъезда состояла в том, что Клодий собирался убить его!

— Из какого верного источника ты почерпнула эти пустые слухи? — спросил царь.

— От Юлии. Она сказала, что Антоний в фаворе у Юлия Цезаря. И что он — самый красивый мужчина во всем мире. И что он отъявленный любимец женщин. И отважнейший солдат. И самый храбрый всадник и мечник в империи. Я думаю, Юлия любила его, хотя и не смела сказать об этом в доме своего мужа.

— Когда такую верность исповедывают римские женщины, она кажется чрезмерной, — сухо отозвался царь.

— Царевна сообщила несколько истинных фактов относительно Марка Антония, — вмешался Архимед. — Он весьма красив — для римлянина. И отважен. Разве ты не слышал, как он не раз отличался, служа тебе?

Архимед огляделся, чтобы посмотреть, не подслушивают ли их. Потом наклонился поближе к царю и царевне и объяснил, что хотя воинство Габиния столь впечатляюще явило себя пред очами населения Александрии, но в сущности оно представляет собой недисциплинированную шайку, не проявляющую особой верности ни Риму, ни Габинию. Они отказывались пересечь пустыню и войти в Египет даже по приказу Габиния, предпочитая оставаться в Сирии и продолжать пить и бездельничать. Габиний ничего не мог поделать, но Антоний взял командование на себя. Он сочинил фантастические истории о несказанных богатствах и небывалых любовных удовольствиях, которые ожидают солдат в Египте.

— Он весьма красноречив, как говорят, подлинный рассказчик. Он убедил войско предпринять долгий марш через безводные пески.

— Неужели Антоний сам верит в эти таинственные истории о нашей стране? — спросила Клеопатра, думая, что Антоний, наверное, явился в Египет лишь затем, чтобы обобрать ее отца, как делали все римляне. — Неужели он полагает, что мой отец богат, как Дарий Персидский?

— Не знаю, сестренка, хотя именно так и считают многие римляне. Но явный энтузиазм Антония и его собственная готовность преодолеть все трудности похода пристыдили ленивую солдатню и подвигли их пересечь безводную пустыню.

— В таком случае он выдающийся человек, верно? — воскликнул царь. — Боги должны пребывать с таким человеком.

— Более того, государь. Когда люди Габиния увидели многочисленную вражескую армию, ожидающую их в крепости Пелузия, они попытались повернуть обратно. Но Антоний побудил их пойти в наступление, встав во главе войска. Он заставил их устыдиться собственной трусости, и они последовали за ним в бой. И посему ты ныне находишься в своем доме.

Так значит, отвага этого человека, а вовсе не золото Габиния подвигло людей на битву.

— Возможно ли, что существует хотя бы один римлянин, который был бы истинно отважен и хорош? — поинтересовалась Клеопатра. — Человек, на которого мы могли бы положиться, когда приходит время действовать?

Архимед помолчал.

— Он хотел бы обсудить с тобой, государь, вопрос погребения Архелая. Похоже, он был другом покойного мужа Береники.

— Что? Ты рассказываешь мне о превосходных качествах этого человека и о его деяниях на моей стороне, а затем говоришь, что он был другом моего самого ненавистного врага? — вскричал царь, оскорбленный в лучших чувствах.

— Прошу тебя, отец! — воскликнула царевна. — Марк Антоний — могущественный человек. Если он уже сослужил нам такую службу, не зная нас, то подумай, насколько полезен он может быть нам, если мы подружимся с ним!

— Конечно же, мы должны встретиться с этим человеком. Но предупреждаю, я никому не позволю взять надо мною верх!

Для девочки-подростка четырнадцати лет не могло быть зрелища более возбуждающего, нежели Антоний в свои двадцать семь. Клеопатра не могла ни прямо смотреть на него, ни отвернуться прочь. Она встретила взгляд его глаз — карих, блестящих и мягких, словно плодородная почва, — и эти глаза поглотили ее, как почва поглощает посеянное зерно. Эти глубоко посаженные глаза под высоким благородным лбом были полны веселья, несмотря на торжественность обстановки. Клеопатре хотелось смотреть на Антония неотрывно, однако она смогла заставить себя лишь бросить в его сторону быстрый взгляд. Казалось, он читает ее мысли, угадывает ее замешательство. Он не сводил с нее взгляда, заставляя ее снова и снова возвращаться взором к его лицу. Тонкий орлиный нос, скулы, подобные горным вершинам, крепкий, словно утес, подбородок, сильная шея, на которой, подобно канатам, выделялись упругие мышцы. Красный плащ небрежно свисал с его широкого плеча. Пояс туники был низко спущен на узкие бедра; на боку — меч в ножнах. Антоний снял свою броню, и Клеопатра видела, как играют его грудные мышцы, скрыть которые не могли даже складки одежды. Она даже задумалась над тем, как смертный человек может быть столь внушительно сложен и не был ли его отцом какой-нибудь титан. Девичий трепет, вызываемый присутствием Помпея или Архимеда, при появлении Антония превратился в неистовое землетрясение. Клеопатра больше не могла выдержать любования его торсом и быстро опустила глаза вниз, вздрогнув при виде крепких ног Антония, обутых в сандалии; кожаные ремни, сплетаясь, поднимались к его мощным коленям.

— Владыка, царевна, — произнес Антоний, низко кланяясь царю и его дочери. — Добро пожаловать домой.