На протяжении всего оглашения приговора Береника продолжала смеяться. Когда судья умолк, она вытерла слезы с глаз и уставилась на отца с триумфальным выражением на лице. «Отвага это или безумие? — пыталась понять Клеопатра. — Кто из людей может торжествовать, будучи приговоренным к смерти за свои преступления?»
— Желает ли царевна воспользоваться правом на последнее слово? — спросил царский судья.
Клеопатра гадала, может ли отец помиловать сестру — не простить ее преступления, а лишь заменить казнь на изгнание. Береника была законной дочерью своего отца, первым ребенком царя и его возлюбленной покойной Трифены. Если бы Трифена осталась жива, ничего этого не случилось бы. Трифена, нежная, словно ягненок, интересовалась только музыкой и размышлениями. Как она могла произвести на свет Теа, по чьей вине начались эти несчастья? Теа заразила Беренику, думала Клеопатра, посеяла свои грязные честолюбивые помыслы в восприимчивой детской душе младшей сестры. Быть может, ей, Клеопатре, следует испытывать признательность к Беренике. Потому что если бы она, Клеопатра, была перворожденной, Теа обратила бы свои ядовитые поползновения на нее, и сейчас она, Клеопатра, находилась бы на том страшном помосте вместо Береники. Никогда прежде Клеопатра не думала об этом и сейчас пыталась понять, могло ли это оказаться правдой. Быть может, боги так же добры к Клеопатре, как всегда были добры к Авлету — если верить его собственным утверждениям. Подумав о матери, Клеопатра уверилась, что царь тоже вспомнил нежную душу и прекрасное лицо своей давно умершей первой жены и что это заставит его смягчить жестокий приговор.
Авлет сделал долгий хриплый вдох и вытолкнул воздух сквозь сомкнутые губы.
— Я устал от скитаний за пределами своей страны, — промолвил он. А потом обратился к Беренике, не сводившей с него дерзкого взгляда: — Утром я увижу твою смерть.
Царь встал, расправил складки просторного белого одеяния, окутывавшего его подобно облаку, и выплыл из зала.
Не желая оставаться в этой комнате вместе с приговоренной ни мигом дольше, Клеопатра схватила Архимеда за руку и побежала следом за отцом, который ждал ее за дверью. Она не оглянулась на Беренику. Клеопатра не знала, увидит ли снова сестру живой, но не желала встретить ее безумный взгляд, в котором читалось: «Теперь ты, Клеопатра, — любимое дитя царя, но ты можешь тоже попасть в опалу!»
— Отец, ты веришь тому, что Береника сказала о Габинии? — спросила она, вглядываясь в лицо царя и ища на этом лице сожаление о том, что ему пришлось обречь на смерть собственную плоть и кровь. Но ничего, кроме усталости, она не увидела. Мешки под глазами царя нависали над скулами, уголки рта опустились вниз. — Ты думаешь, Габиний все это время был ее союзником?
— Вполне возможно, дитя мое. Кого из римлян, которых мы видели, можно назвать верным и честным человеком? Как бы то ни было, это почти не имеет значения, — отозвался царь. — Завтра мы оставим прошлое позади, и это будет к лучшему.
Беренику казнили у них на глазах. Клеопатра была потрясена, узнав, что ей придется стать свидетельницей смерти сестры. Она думала, что Авлет избавит своих детей от ужасного зрелища, но царь сообщил эту новость с таким каменным, неподвижным лицом, что Клеопатра поняла: спорить бесполезно. Она никогда не видела, как казнят человека, тем более ее кровную сестру. В тот вечер она слышала, как Авлет перебирает традиционные греческие способы предания смерти: настой цикуты, сбрасывание преступника с обрыва или в яму, даже забивание палками насмерть, что было обычной расправой над рабами. После долгих размышлений он решил, что первый способ чересчур милосерден, второй не подходит для дочери царской фамилии, а третий заставит людей считать его излишне жестоким. В конце концов Авлет решил обойтись с приговоренной по возможности честно. Так что на следующее утро, когда солнце озарило судебную палату, оставшиеся дети — Клеопатра, Арсиноя и два мальчика, пяти и трех лет, — должны были стоять в залитом розоватым рассветным сиянием внутреннем дворике и ждать, когда меч палача обезглавит их старшую сестру.
— Это урок, — сказал Авлет всем, включая Клеопатру, которой не позволили сесть вместе с родичами. Вместо того чтобы найти убежище в сильных руках Архимеда, ей пришлось стоять рядом с Хармионой. — Урок и предупреждение.
Береника не потеряла дерзости до самого конца. Ее нежная кожа розовела в утреннем свете. Обреченная царевна не сводила глаз с отца, словно ожидая вкусного завтрака или быстрого пони в подарок, а не удара клинка по стройной шее. В длинных черных одеждах она представлялась Клеопатре богиней луны; казалось, она могла взлететь с помоста и направить свою белую колесницу в небеса, скрываясь от солнечного света под холодным покровом тьмы.
Когда палач вскинул свое отточенное, сверкающее орудие смерти, Клеопатра напрягла все мышцы, чтобы не упасть в обморок от того, что ей предстояло узреть. Она считала, что обязана видеть все от начала до конца, каждую ужасающую подробность. И пережить это, не позволив леденящему отвращению коснуться своей души. Клеопатра вновь и вновь твердила себе, что она никогда не была привязана к Беренике — в детстве презирала ее за то, что та водилась с Теа, а потом ненавидела за то, что она предала Авлета. Что Береника заслуживает такой страшной смерти, что царь обязан быть жесток, он должен ясно донести до всех своих врагов послание, должен нанести решительный удар, иначе его ждет новый мятеж. Она даже сказала себе, что отец казнит Беренику ради ее, Клеопатры, безопасности, чтобы Береника не смогла причинить ей вред в будущем. И созерцание казни сестры было, строго говоря, ее, Клеопатры, долгом. Поэтому она вынесет все, не вздрогнув; она присутствует на осуществлении государственного правосудия.
И еще: этого никогда не случится с нею.
Клеопатра не смогла усмирить бунтующий желудок и почувствовала привкус желчи во рту, когда увидела, как опустился меч и как выкатились глаза Береники, словно желая выпрыгнуть из орбит и убежать — то ли от боли, то ли от самой смерти. Клеопатра судорожно загнала тошноту обратно в желудок и чуть прикрыла глаза, так что увидела лишь отвратительную струю красной жидкости. Маленькие круглолицые принцы дружно всхлипнули и уткнулись в юбки своей няньки, когда голова Береники покатилась к ним, но Клеопатра заметила, что Арсиноя, прелестная, но очень странная девочка десяти лет, даже не отскочила в сторону. Арсиноя провела детство у ног Береники, слушая ее рассказы, перенимая ее привычки. Как же она могла остаться безучастной к такому страшному событию? Клеопатре показалось, что она даже заметила потаенную улыбку на лице девочки. Палач быстро прикрыл тело Береники черной тканью, и Клеопатра опустила глаза долу, запомнив последнюю ужасную гримасу на лице казненной. Девятнадцати лет от роду, успевшая уже возглавить мятеж и воссесть на трон, Береника IV умерла с дерзкой ухмылкой на лице, но умерла в одиночестве: один муж был убит ее собственной рукой, другой погиб в сражении, ее верные спутницы-бактрийки совершили двойное самоубийство в темнице.
Авлет погладил Клеопатру по голове, затем одного за другим обнял остальных своих детей, как будто демонстрируя, что он не таит злобы ни на кого из них. Клеопатра смотрела, как он окутывает складками своего одеяния испуганных мальчиков, и вспоминала, как они плыли в Александрию и он сказал: «Мы не должны презирать малышей. Они не совершали никакого преступления — они лишь были рождены на свет предательницей». Клеопатра кивнула в знак согласия. И тут же вспомнила, как восьмилетняя Арсиноя радостно бегала повсюду за Береникой, словно домашний зверек. Ей подумалось: «Даже после всего этого он так простодушно верит в то, что остальные дети не предадут его».
После казни, которую созерцали лишь царь с родными и члены суда, было устроено торжественное шествие по улице Сома, чтобы подданные могли поприветствовать царя, возвратившегося в свою страну. Процессию возглавляли воины Габиния, сверкая на солнце бронзовыми пластинами брони и высокими шлемами; единственным уязвимым их местом были открытые лодыжки, однако по виду в это едва ли верилось: ноги легионеров напоминали скорее каменные колонны, нежели человеческие конечности. Клеопатра думала о том, что Береника видела этот легион, стоя на форте Пелузия на восточной границе Египта. Она созерцала, как эти блистающие смертоносные ряды шагают к ней, намереваясь убить ее и ее мужа. Возможно, Береника действительно была безумна. Она наверняка была безумна. Конечно же, не располагая ничем, кроме безумия или некоего внутреннего ощущения могущества, права на власть, она пыталась договориться с римлянами, которых так ненавидела, а когда переговоры сорвались, собрала египетскую армию и встретила врага лицом к лицу. Клеопатра слышала, что, когда римские легионы вошли в Пелузий, на них произвела такое впечатление численность противостоящей им армии, что они
