Предложили несколько кандидатур: Рахмана Ахмедова из ТНК, Ходжакулиева — командира роты, окончившего школу унтер-офицеров, и унтерштурмфюрера Чалык Башова. Мадер отверг всех. Одному он не верил, на другого не мог положиться — плохо его знал, третий не подходил по своим личным качествам — неважный стрелок и трусоват.
Все молчали. Майор снова заходил по кабинету, затем, сев на свое место, нервно забарабанил длинными пальцами по столу. В кабинете было слышно, как гудел огонь в большой голландской печи.
Таганов, присутствовавший на этом совещании, мучительно раздумывал. Ему давно казалось подозрительным, что из всей группы Байджанова каким-то чудом уцелел лишь Джураев. Этот юркий малый, золотозубый и с крысиным лицом, как-то заученно говорил Аширу и другим, что ненавидит предателей, готов с оружием в руках уйти к партизанам. Он всячески подлизывался к Таганову, пытался задобрить Кулова и Мередова и слишком открыто ругал немцев, поносил их порядки. И с такими-то разговорами — на воле... А что, если бы так вел себя кто-нибудь другой? Не миновать расстрела или, в лучшем случае, концлагеря.
— Не нравится нам этот тип, — говорил как-то Кулов о Джураеве. — Уж больно приторный и липкий...
Такого же мнения был о нем и Турдыев, парень темпераментный и горячий, который после того случая у «позорного столба» сблизился с Аширом.
— Он все лезет ко мне: «Земляк! Дорогой!» — рассказывал Юлдаш. — Я сам самаркандский, но таких, как Джураев, во всем Узбекистане не сыщешь... Все что-то выспрашивает, вынюхивает, кто что сказал. Зачем ему это? Заметь, он даже улыбается фальшиво. Такой человек не может быть хорошим. Разреши, Ашир, мне с ребятами им заняться. Тихо и спокойно, ни одна душа не узнает. Да и никто о нем не спохватится. Разве только Фюрст?
— Во, в том-то и вся загвоздка! Нет, Юлдаш, подожди! Не трогай его пока. А ребята пусть приберегут силы для более важных дел.
То что Джураев — провокатор, надо было основательно проверить...
И вот томительную паузу прервал Таганов:
— Я предлагаю кандидатуру Джураева. Парень он смелый, стрелок хороший. Знает все подступы к ТНК. Был когда-то вхож к Каюму, который упек его в концлагерь.
— Был вхож не только к президенту, но и к президентше, — не к месту захохотал Сулейменов, вальяжно блеснув глазами. Мадер строго посмотрел на своего заместителя — тот осекся, опустил голову.
— Хана он ненавидит всей душой, — продолжал Таганов. — А ненависть лучший союзник в справедливом акте возмездия... И меньше подозрений, никто ведь не подумает, что узбек прикончил узбека.
Мадер согласно кивнул, а сам подумал: «А этот туркмен мстительный. Не может простить Вели Каюм-хану, что не взял его в ТНК».
Когда почти все разошлись, Мадер подозвал к себе Ашира и под завистливыми взглядами Сулейменова и Абдуллаева фамильярно потрепал его по плечу.
— Чтобы служить в гестапо, говорит один мой друг, надо быть фанатиком или интриганом. На худой конец, садистом или идиотом... Я, мой эфенди, говорю о вашем протеже Джураеве. Сдается мне, он не нашего поля ягода. Вот мы и испытаем его в деле.
А про себя снова подумал: «Если дело с покушением выгорит, то одним патроном я ухлопаю сразу несколько вальдшнепов: с прохвостом Каюмом разделаюсь, от соглядатая Фюрста избавлюсь и другим гестаповским стукачам предметный урок преподам. Ведь погибнут всего-навсего азиаты». Теперь уже Мадер улыбался вальяжно и снисходительно, словно обладал козырным тузом, и его в предвкушении победы охватил азарт заядлого игрока-шулера.
Джураева вызвали к Сулейменову. В его кабинете сидел и Абдуллаев. Доносчику предложили привести в исполнение приговор, вынесенный предателю Вели Каюму якобы по решению патриотической группы.
Доносчик стал озираться по сторонам, словно ища глазами Мадера, но командира дивизии в кабинете не было. Да он и не собирался присутствовать на этой беседе: прожженный интриган и авантюрист не любил совершать что-либо своими руками. Подобно шахматному королю, Мадер хотел добыть победу другими фигурами. Зачем ему рисковать самому, когда за него могут действовать другие. Здесь важно подобрать нужные фигуры и вовремя ввести их в бой.
Джураев действительно опешил, бестолково улыбался и под конец согласился, не посмев открыто отказаться. Его ознакомили с планом, тонко продуманным самим Мадером, снабдили обоймой с отравленными патронами и противопехотной гранатой. Он должен в упор расстрелять Каюма и его шофера, когда они будут выезжать из ворот дома, направляясь в комитет.
— А если с ними рядом будет Рут? — неожиданно спросил Джураев. — Он ее часто подбрасывает на работу.
— Если хочешь, чтобы она после давала на тебя показания в гестапо, можешь оставить ее в живых, — съязвил Сулейменов и, оскалившись, добавил: — Что, жалко стало? Вспомнил, чай, как она тебя жалела? Баба без корысти и пальцем не шевельнет. Дави ее, продажную, иначе сам загремишь!
Джураев согласно кивнул, не подозревая, что Абдуллаеву поручено наблюдение за ним во время покушения. В случае неудачи он должен был прикончить Джураева на месте, чтобы избавиться от свидетеля.
Таганов сразу после совещания у Мадера выехал в Берлин в командировку. Он не принимал участия в подготовке покушения и потому не знал всех деталей плана. Разведчик ждал: если Джураев — провокатор, то план покушения в самое ближайшее время станет известен Фюрсту, а тот и по своей невоздержанности, и по долгу службы — он по-прежнему курировал службу безопасности в ТНК — забьет тревогу. Об этом сразу узнает «президент» и, значит, весь комитет.
Час развязки приближался, однако Сулейменов и Абдуллаев все еще разгуливали на свободе. В штабе все тоже было тихо. Мадер занимался своими обычными делами, не проявляя никаких признаков беспокойства, если не считать, что от него чаще обычного попахивало шнапсом. Спокойно вел себя и Фюрст. Никаких новостей не сообщал и Ахмедов, любивший посплетничать о закулисной жизни комитета.
Таганов не мог знать, что Фюрст, извещенный о подготовке покушения, приказал Роберту выполнить намеченный план. Он явно что-то задумал, и, видно, не без подсказки «сверху».
В назначенный день и час перед домом Каюма раздались выстрелы, взорвалась граната. Машина «президента» врезалась в дерево и загорелась. На место происшествия тут же, словно ждали, прибыли гестаповцы, оцепили особняк, прочесали ближайшие кварталы, но никого не нашли.
На следующий день газеты, падкие на сенсации, вышли с крупными заголовками и кратким сообщением о дерзком покушении большевистских агентов на «выдающегося лидера свободного Туркестана, большого друга немецкой нации». Покушавшимся удалось скрыться. И на этом точка.
Прочитав газеты, Таганов терзался мыслью, что ошибся в Джураеве, и подставил под удар честного человека. Теперь, несомненно, Мадер и Сулейменов не остановятся ни перед чем, чтобы убрать опасного свидетеля. Ашир решил спасать Джураева. Тот как-то говорил ему, что в варшавском отеле «Метрополь» у него есть надежная «крыша», верные друзья. И сказал, как их отыскать. Таганов был уверен, что Джураев там. Разведчик знал эту гостиницу, расположенную на одной из магистралей польской столицы.
...Джураев скрывался в номере первого этажа, выходившем одним окном во двор, а другим на оживленную Маршалковскую. Стол его был уставлен пустыми бутылками из-под шнапса и польской водки. Посуда валялась всюду — в углах, под шкафом, под кроватью.
Роберт нервничал, много пил. Постоянно следил из окна за улицей. Увидел Таганова, направляющегося к отелю, усмехнулся, погладил заросшие щетиной щеки.
У самого входа едва не попал под машину. Выскочивший из такси шофер, рослый немец, размахивая руками, кричал на всю улицу, даже схватил Таганова за грудки и, притянув к себе, прошептал:
— Каюм-хан жив. Накануне он уехал в Италию. Стрелял Джураев, провокатор. Покушение — инсценировка... — Он тут же оттолкнул Ашира, еще громче закричал: — Проклятый азиат! Недотепа! Тебе
