Серафим Яковлевич. Но вот чего нельзя сказать о Туманове…» Ей не дали пожаловаться. «Вопрос решен, – отрезал Пургин. – Ваши документы на фамилию Эрлихов находятся в целости и сохранности и в случае необходимости выдержат даже дотошную проверку. Ваш друг прохиндей Антониди неплохой мастер сотворять липу. Побольше бы на Руси таких мастеров – глядишь, и жили бы иначе… – Босс через силу улыбнулся. – Туманов поедет отдельно, с благотворительной миссией Красного Креста, совершающей вояж по городам Сибири. Отныне он офицер Российской армии. Вы не поверите, Дина Александровна, но есть еще такие чудаки, которым не чужда сердобольность. Колесят по Руси, собирают по госпиталям раненых солдатиков и офицериков, а потом долечивают их где-нибудь в непыльной Лозанне или под Карловыми Варами. Ну, не всех, конечно, всех долечивать – извините, Европа сломается. Так, отдельных… Очень престижно, знаете ли, числиться в спонсорах подобного рода богоугодия. Затрат, как говорится, на копейку, а навара – на пятьсот… А вы, Дина Александровна, поедете через Турцию. Во Франции встретитесь, не волнуйтесь». Женщина долго переваривала услышанное, после чего поинтересовалась, а из чего, собственно, проистекает такая забота о благе ближнего. Ведь не из книжной же человеческой благодарности? «Благодарите своего ангела, – ухмыльнулся Пургин. Потом немного помялся и добавил: – Да и ваш покорный слуга, Дина Александровна, не такой уж безжалостный лесной хищник, как вы думаете».
У Дины Александровны сложилось несколько иное мнение. Но от добра добра не ищут. Да и не было у нее другого шанса, последний, как ни взвешивай…
Международный терминал имелся только в Энске. Еще один – в Омске, но Омск – это совсем другая история, не имеющая к нашей никакого отношения. Что-то ее смутило и не дало провести в уединении отпущенные два дня до рейса. Она перебирала в сумочке два одиноких паспорта, думала, думала… Надумав, взяла такси и от «Оловяшки», где снимала угол в частной хижине, покатила на Громова… Истерика была громогласной. Даже в лучшие свои года она бы не сподобилась на такой концерт. В первые минуты Алиса плакала, бросалась на шею, потом махала кулачками, дралась, гневно топала ножками.
– Возьмите меня с собой, тетя Дина!!! – орала она и обливалась слезами, как фонтан водой. – Да я у вас ни копеечки не съем!!! Да я впереди паровоза побегу!!! Возь-ми-и-ите!!!
Не встречая адекватного сопротивления, сорвала с нее сумку, вытряхнула содержимое на кровать и с радостным воплем схватила свой паспорт.
– А-а-а!! – заорала, как будто ее режут. – Я так и знала!!! Вот он!! Вот он, тетечка Диночка!!!
До рейса на Анкару оставалось два дня. Волей-неволей (хотя больше волей, чем неволей) пришлось мириться с мыслью, что в Сиятельную Порту поедет пусть и не все семейство Эрлихов, но и не одна лишь «мать семейства», упорно делающая вид, будто у нее нет детей…
Дальняя часть кафе погружалась в тень. В полумраке под навесом выделялся бар, двое или трое посетителей. Бармен, священнодействующий над микшером. Противоположная сторона выходила на улицу Шарнель и, словно изгородью, была опутана всевозможной растительностью – большей частью вьюнами. Дорожки между столиками обрамляли веселые оранжевые бархатцы, цветущие до глубокой осени. С белых грибков спадали стебли страстоцвета. Плетеные стулья, незатейливые столики в тон грибкам. Проезжая часть проходила совсем рядом, в полуметре за бордюром, но зелень ее скрывала, отчасти глушила, а мягкий ход машин, снабженных экологически чистыми двигателями, и вовсе отодвигал на задний план.
Две женщины в темных очках встретились и приветливо кивнули друг другу. Одна уже сидела за крайним столиком, грея ладошками коктейль, и внимательно рассматривала полупустое заведение. Другая только подошла. Сделала небрежный знак изготовившемуся официанту – отдохни.
На вежливые приветствия и обсуждение погоды ушло секунд пятнадцать.
– У меня даже мысли не было, Олеся, что это окажетесь вы. Я подозревала кого угодно: Брянцева, Зарецкого, даже Антона Тереха… но только, извините, не вас. И лишь когда увидела в лесу тела с перерезанными горлами, все мужские и ни одного женского – тут меня и озарило… Скажите, вам не жалко было посылать этих людей на смерть? Впрочем, простите, Олеся, я занимаюсь риторикой. Работа есть работа.
Вторая женщина тоже была неплоха собой. Быть может, в сравнении с первой и обладала менее выраженной грацией, но зато казалась моложе. Раньше она была брюнеткой, теперь стала желтоватой блондинкой, а последних первая женщина не любила, – но это и не суть, долгие дружеские отношения в программу не входили.
– Мне всегда жалко, когда убивают людей, – спокойно сказала Олеся. Черные очки скрывали глаза, и выражение лица практически не читалось. «Может, и к лучшему», – подумалось прибывшей. – И не надо меня укорять свершившимся, дорогая Дина Александровна. Вы тоже не ангел. А кому из нас было тяжелее в те знаменательные дни – давайте не обсуждать, хорошо?
«Естественно, не мне», – подумала женщина.
– Простите ради бога, Олеся, – она взяла миролюбивый тон.
Вторая покладисто кивнула:
– Принято. Вам нужны деньги?
Первая замялась:
– Вы знаете, Олеся, интересный вопрос… Конечно, лишняя копеечка не помешала бы…
– Принято, – повторила Олеся. Достала из сумочки миниатюрный блокнотик и стала его неторопливо перелистывать, слюнявя подушечки пальцев с аккуратно-розовыми ноготками.
– Собственно говоря, я рассчитывала на встречу с Пургиным, – несмело заметила первая. – Я, конечно, безумно рада вас видеть, Олеся, как старая… партизанка старую партизанку, но… вы сами понимаете. Мы с вами здесь, а он где-то там…
– Он придет, – Олеся подняла голову, – Серафим Яковлевич никогда не нарушает взятых на себя обязательств. Вы еще не убедились?
– Согласна. Он поступил как всецело порядочный человек. Признаюсь вам, Олеся, я была до глубины души тронута его отношением. Если учесть, сколько раз за последние годы меня пытались убить или бросить на произвол судьбы… Нет, Олеся, этот поступок достоин самого низкого коленопреклонения. Не подумайте, я не иронизирую. Да и шутка ли сказать, порядочность – он и предусмотрел буквально все мелочи. Подстраховку, пути отхода. Даже шприц-тюбик с препаратом С-8…
Олеся улыбнулась уголками губ:
– Да бог с вами, Дина Александровна. Вы уж окончательно идеализируете Серафима Яковлевича. Не было в шприц-тюбике никакого препарата. Я действовала на свой страх и риск. Подумайте хорошенько – ну где бы я его взяла?
Дама открыла рот:
– Как… А что там было?
Олеся пожала плечами:
– Не скажу конкретно… Название уж больно мудреное. Какая-то штуковина, способствующая вырабатыванию муцина. Муцин – это слизистая защитная масса, выстилающая стенки желудка. Раз желудочные железы его не вырабатывают – так пусть хоть так, искусственно. Иначе мне не протянуть… У меня язва, Дина Александровна, и будьте уверены – периодически доставляет такие страдания, что хоть на голову вставай. Вот и предлагаю еще раз воздержаться от обсуждения вопроса, кому из нас было легче.
В голове мелькнуло: эффектом плацебо лечились! Но трагедии не вышло.
– Кхе-кхе… – втесалось в беседу «дружеское» покашливание, и из-за буйства лиан появился немолодой человек с палочкой и в ярко-белом костюме (впрочем, на фоне белого города его одеяние смотрелось камуфляжем). – Мне кажется, где-то неподалеку обсуждают мою скромную персону?.. Ну что ж, девушки, вы правы – Пургин местами странен, местами страшен, но не чужд благородства, кхе-кхе…
Он склонился над второй женщиной. Та охотно подставила губки. Произошел затяжной и многозначительный поцелуй. «Ах вот оно что, – горько подумала первая женщина, не удостоившаяся поцелуя. – Вот вам и объяснение всему на свете…»
– Бонжур, месье, – пробормотала она.
Пургин неторопливо оторвался от избранницы, приятно улыбнулся.
– Бон апрэ миди, мадам. Же сюи зере де ву ранконтрэ?
