Долгое молчание.

– Скажи, Дина, тебе нравится фамилия Туманов?

Опять безмолвие. Тяжелое дыхание.

– Хорошо… Ты мне душу тронул, соловей… Не пойду я за тебя замуж… Не хочу переживать развод, детей в форточку…

Новый шквал огня прервал добропорядочную беседу. Вероятно, оставшиеся в живых собрали боеприпасы умерщвленных и раненых и решили довести дело до логического конца. Пули дырявили стены. Та, что с южной стороны, превратилась в дуршлаг, ощетинилась солнечными лучами; остальные рвались и ходили ходуном.

Полминуты – и все стихло.

– Выходить будем? – поинтересовались снаружи.

Некому было выходить. Мужчина не шевелился. Глаза у него были закрыты. Новые раны кровоточили, на старых кровь сочилась через повязки. Но помещение не стало покойницкой. Женщина подавала признаки жизни. Она была сильно контужена. В волосах блестели багровые капли (пуля срикошетила), глаза были открыты и мутны. Она зашевелилась. Со стороны могло показаться, что она пожала плечами. Волоча перебитую руку, подтянулась на здоровой и сместилась в сторону. Гримаса боли исказила лицо, но глаза ее остались белесы и невыразительны. В них не было боли. Она положила голову на грудь лежащему рядом мужчине и прошептала:

– Хороши мы с тобой везунчики…

И лежала так до тех пор, пока снаружи снова не разгорелась стрельба. Тогда она чуть подтянулась, полностью улеглась на мужчину, закрыв его собой. И впала в оцепенение. До нее не доходило, что во всем происходящем сместились акценты, и пули уже не долбят по стенам и не летают над головой. Для нее с некоторых пор это не имело значения. А значит, становилось недостойным ее драгоценного внимания. Даже пронзительный крик:

– Царицына, не стрелять! Свои! – не дошел до ее сознания, даже не тронул его, а возможно, она его просто не услышала, потому что и мысли ее, и чувства, и ощущения, и помыслы были заняты другими, более насущными делами.

Впрочем, когда в баньку вошли двое в оборванной одежде – она соизволила повернуть к ним голову. Даже задержать пустой взгляд на их одежде – полевой форме образца сороковых годов, которая ей явно что-то напомнила. Но не более того. Женщина ничем не выразила своего отношения к событиям немалой важности. Просто ей стало неудобно держать голову в таком положении, и она поспешила вернуть ее на место – на грудь мужчины, где ей было лежать и спокойно, и комфортно. Для пущего единения с последним она даже обняла его за шею, подтянула простреленную руку и, превозмогая в себе боль, положила ему на голову.

Когда в баньку, позвякивая металлом, вошли еще несколько человек с маскировочной индейской окраской на лицах, она уже не шевелилась…

Море было синим, блестящим и потрясающе красивым. От долгого созерцания этого великолепия начинало резать в глазах. Глаза уставали, болели, но не могли оторваться. Красота требовала жертв.

Небо тоже было синим – но не таким, как море, а посветлее. А гора Шантро на дальней оконечности глубоко вдающегося в море мыса почему-то казалась фиолетовой. То ли солнце, преломляясь в кристаллах воздуха и воды, создавало необычную игру красок, то ли на горе выращивали лаванду.

Городок же Сент-Авьен, лежащий в бухте Белой акулы (почему акулы? – их тут отродясь не водилось) милях в тридцати западнее Ниццы, был полностью белым. Не считая зеленых кипарисов, красных «Феррари» граждан и многочисленных цветов, растущих где ни попадя.

Белые чайки кружились над каменистым взморьем – как раз в том месте, где узкая гранитная лестница поднималась к больнице Святого Патрика. Народу почти не было: конец бархатного сезона – не самое время для пляжного отдыха. Преклонных годов мужчина со щенком лабрадора; молодая пара за столиком открытого кафе; мальчик с девочкой – обоим лет по четырнадцать-пятнадцать… Вот и весь люд.

– Есть хочу, – капризно заявила девочка. – Покормите меня, – она ходила босиком по воде и ворошила пальцами ног прибрежные камушки.

– Кафе рядом, – мальчик поднял голову и внимательно посмотрел на обнаженные щиколотки девочки. Их красиво омывала морская пена.

Девочка возмущенно фыркнула, но ничего не сказала.

– Ты не можешь позволить себе по-человечески питаться? – спросил мальчик.

– Могу, – ответила девочка. – Я многое могу себе позволить. Только денег нет.

Мальчик поднялся с камня и обшарил карманы джинсов. Нашел перламутровый брелок, ракушку и какую-то старую тусклую монету. Осмотрел все это хозяйство, пожал плечами и спрятал обратно.

– И у меня нет, – он повертел головой и нашел глазами кафе. – А может, они в кредит кормят?

– Не кормят они в кредит, – вздохнула девочка. – Только взашей. Я уже спрашивала.

Мальчик рассмеялся:

– Ладно, подождем маманю. Она скоро придет. У нее есть деньги, я сам видел. Не позволим тебе умереть молодой и голодной.

– У тебя отличная мать, – сказала девочка.

Они замолчали. Чайки с воплями носились у самой воды, облюбовав для своей карусели небольшой участок побережья. Очевидно, на поверхности появилась крупная дохлая рыба, и этот факт не мог укрыться от острых птичьих глаз. Девочка подумала: «Если он банальный неинтересный мальчишка, то сейчас обязательно скажет: я и сам неплохой».

Но у мальчика на уме было другое. «Что меня притягивает к этой вредной девчонке? – думал он. – Простая ехидна, а производит впечатление дальше некуда. Франческа Тиброва из группы пана Квободы тоже большая вредина. Но умная, ласковая и плавает здорово. А Злата Кович из параллельной – вообще деваха первоклассная. Умишка, правда, ни гу-гу, но зато какая фигура! А как она на меня смотрит!.. И где они? Почему их образы тают в моей голове, когда вместо них на меня смотрит вот эта козявка?»

– Ты хочешь что-то сказать? – догадалась девочка. Склонила головку и уставилась на него хитрыми глазками.

«Все-то она видит», – расстроился мальчик.

– Мне нравится с тобой… – буркнул он, пряча глаза. – Даже когда ты молчишь и ничего не говоришь… – Поняв, что сморозил «масло масляное», еще больше смутился. – Ты… какая-то не такая, не обычная… Правда. И знаешь, мне совершенно плевать, что у тебя нет американского дедушки, что ты голь перекатная, сирота московская и постоянно хочешь есть, меня это даже забавляет. Но только учти, когда тебе станут слишком малы мои тертые джинсы, моя маман тебе новые не купит.

Девочка тихо засмеялась:

– Ты вылитая мать. У тебя ее глаза и даже ее ужимки. Когда я смотрю в твои глаза, мне кажется, что ты – это она.

– Тебе хорошо со мной? – спросил мальчик.

Девочка не стушевалась. Тряхнула длинными волосами и дерзко ответила:

– Неплохо.

– Вау! – вскричал мальчишка и сделал два больших прыжка. – Я так и знал! Слушай, – он внезапно застыл и выкатил на девочку свои выразительные глаза. – А хочешь, я исполню любое твое желание? Заказывай. Но только одно.

У девочки разгорелись глаза. Шутка ли сказать – любое… Она закусила губу и глубоко задумалась. Естественно, случай уникальный. Второго желания не исполнят, а значит, с первым нельзя лопухнуться. Выдать ему, самоуверенному, на всю катушку…

– Бутерброд с салями, – выпалила она, зажмурившись.

– А где я тебе его… – начал было разочарованно мальчик, но потом вдруг сменил тему:

– Смотри, маман идет…

– Очень вовремя, – пробормотала девочка.

По гранитной лестнице спускалась женщина. Немного худощавая, но очень эффектная. В длинном платье цвета бирюзовой волны, в узких лодочках. Отчасти она напоминала актрису Елену Яковлеву, отчасти