– непоседливую голливудскую диву Мелани Гриффит. Правда, в лице ее сегодня не было свойственного обеим озорства – она была бледна и задумчива. Но мальчик и девочка твердо знали, что эта бледность обусловлена не черными мыслями, а двумя пулями, не так давно извлеченными из ее тела. Она спустилась к пляжу (не каждая француженка смогла бы похвастаться такой грацией движений) и подошла к воде.

– Привет, мать, – улыбнулся мальчик.

– Салют пионерам, – улыбнулась женщина. При виде детей ее глаза потеплели. Впалые щеки покрылись румянцем.

– Кто такие пионеры? – мальчик повернулся к девочке.

– Я потом тебе расскажу, – прошептала девочка. Затем подняла голову и, заметно волнуясь, спросила:

– Как он, тетя Дина?

Женщина кивнула:

– Сегодня гораздо лучше.

Она открыла сумочку и, пошуршав дамскими принадлежностями, достала ключ.

– Идите в гостиницу, дети. Но прошу вас – ничего предосудительного, договорились? Я бы рада вас проконтролировать, но у меня через полчаса встреча. Антон, отвечаешь.

– Ладно, мать, Антон за базар ответит, – мальчик в присутствии матери совершенно не комплексовал. – Но ты, маман, опять забыла нас субсидироватъ. Алиса пухнет с голоду, да и я, честно говоря, чего-нибудь бы укусил.

Последовал процесс передачи денег, в ходе которого мальчик сохранял достоинство, а девочка застенчиво смотрела себе под ноги. А когда они уходили, девочка несколько раз оглядывалась и пристально смотрела женщине в глаза – словно пыталась в них прочесть важную для себя информацию. Но вскоре мальчик взял ее за руку, и она больше не оборачивалась. Они обогнули кафе (бумажка в сто евро достаточно веский повод не размениваться на дешевые забегаловки) и ушли в сторону города – к авеню Форжирак.

Женщина задумчиво смотрела им вслед. Усилился ветер. Две одинокие пальмы, наклоненные к морю, взметнули метелки. Дикой розой «перекати-поле» прошелестел пустой мусорный мешок. Пенсионер поежился, сгреб в охапку лабрадора и отправился к лестнице.

Женщина прошла по берегу. За скалой Кричащей ласточки, когда из виду скрылась клиника Святого Патрика и показался внушительный «алькасар» местного авторитета Луи Прусто – бензинового и рулеточного короля, – она села на камень и стала смотреть на море. Но бирюза и ультрамарин не помогли стереть из памяти лицо больного. Нестареющее, но изможденное лицо, полностью седая голова («Белеть дальше некуда, – отшутился он, – буду лысеть»). «Кто вам этот человек, мадемуазель, муж?» – спросило местное светило, специалист по нейролингвистическому проникновению в психику доктор Филипп Лесьер. «Больше, чем муж, – не смущаясь ответила женщина, – у нас неразрывно связанные судьбы. Его жизнь – это моя жизнь. Поэтому, вы понимаете, доктор…» – «Я все понимаю, мадемуазель, – Лесьер поднял руки, как бы защищаясь. – Но и вы должны понять. Ваш… мм… друг не поддается психотерапии. Он сильная личность, замкнутая и угрюмая, а именно такие подвержены внушению в наименьшей степени. Он воздвиг себе барьер – интуитивно-аффективный, то есть отвергает все, что не вызывает его подсознательного доверия или уверенности. Это ломает мои усилия. Преодоление барьеров подразумевает умелое подстраивание под них. Другого пути нет. По крайней мере, я не знаю. А этого как раз не получается. Трудный пациент, трудный… Нет, что вы, мадемуазель, его ни в коей мере нельзя назвать душевнобольным – он нормален, как мы с вами. Но очень тяжелая форма депрессии, очень тяжелая… В его мозг пытались забраться и подчинить его чьей-то воле. Он выкарабкался – опять же благодаря своей силе и замкнутости. Но срывы неизбежны. К сожалению, мадемуазель, эти приступы угнетенного состояния с головной болью будут продолжаться – не всегда, но какое-то время. Требуется долгое лечение – оно неизбежно, для начала – клиника, в дальнейшем – строгое наблюдение и уколы, уколы и еще раз уколы. Мне очень неприятно говорить вам, мадемуазель, но лечение… гм… будет стоить…»

Он мог и не извиняться. Женщина понимала – бесплатно можно только умереть. Домик под Старо Гряцо заложен и перезаложен, текущий счет в «Прага-банке» похудел, на виллу на улице Павла Грачека зачастили представители риелторских агентств. «Помимо прочего, мадемуазель, – продолжал доктор, – ваш… мм… друг сильно физически ослаб. Он ведь был ранен? «Да, – подтвердила женщина, – в России он подвергся бандитскому нападению и весь август пролежал в госпитале города Иркутска…» – «Я не знаю такого города, мадемуазель, – Лесьер смущенно кашлянул. – Но подлечили его на совесть – снимаю шляпу. Лишнее подтверждение – ваш друг человек незаурядной выносливости. Иной бы не выжил после таких ранений… Пять попаданий, вы говорите? М-да… Боюсь, мадемуазель, – тут доктор сделал умное лицо, многозначительно давая понять, что компетентнее и всезнающее его нету существа, – что именно эта тяжелая болезнь и пошатнула его слабое психическое равновесие. Одно влечет другое, другое влечет третье…» – «Но ничего безнадежного, доктор». – «О, нет, мадемуазель! – Лесьер всплеснул руками, – дело житейское, случается и не такое…»

А депрессия между тем усугублялась. Отдельные просветления и те редкие моменты, когда Туманов шутил, затмевала тотальная замкнутость. Лишь однажды случился проблеск. «Пашенька, я понимаю, ты огорчишься, но… извини, здесь Алиса, – вкрадчиво сказала женщина, – я не смогла оставить ее в Энске. Пойми меня. Она сущий дьявол… Устроила такую жуткую сцену – до сих пор мураши по коже. Я пережила настоящее Варфоломеевское утро, Пашенька. Зато теперь у нас есть два выхода: либо ты ее усыновляешь, в смысле, удочеряешь и терпеливо ждешь, пока ей улыбнется незнакомый встречный паренек; либо мы опускаем ее в анабиоз, через четыре года вынимаем, выдаем замуж за Антошку и сплавляем обоих куда- нибудь подальше, например в Коста-Рику…» Тут Туманов не выдержал, захохотал. Но очень быстро умолк и опять ушел в себя. А она осталась – как оплеванная, с улыбкой на губах и тоскливыми глазами, не зная, что делать – продолжать хихикать или тихонечко закругляться…

Память неслась галопом, погружая женщину в воспоминания; беспардонно вырывала, неслась дальше, погружала в новые… Через боль и «бездуховность» прорывались голоса. Мужской: «В вездеход обоих, там разберемся!..» Женский: «Да поласковее вы, чай, не макароны!» Опять мужской: «До Тогола киселя хлебать, времени в обрез, а вы с покойниками возитесь, коллега. Исупов – за баранку!»… Жуткая тряска, она металась в бреду. Иногда в глаза бросалось темнеющее небо, вершины деревьев, потом все в мире переворачивалось и наступало затмение. Был обезболивающий укол и чугунная голова, но раны все равно продолжали болеть. Была перестрелка и пробитые колеса вездехода, отчаянная трескотня над ухом и победные вопли людей в «индейской» раскраске, перестрелявших всех «плохих» и потерявших лишь самую малость – вездеход да сидящего за рулем Исупова… Волокуши из двух жердей и брезента, на которых транспортировали раненых да плюс какого-то моложавого гражданского семита с бледным лицом, не подающего признаков жизни… «Чем дальше в лес, тем ближе Канада!» – хохотал кто-то из неунывающих. Грязно-зеленый вертолет в лесу на окраине Тогола… Кто вы есть, братцы – спасатели или «спасители»?.. Винт, полегшая трава, небо… Боль в бедре и белое лицо Туманова, лежащего на чьих-то ногах… Зона пасмурного неба, низкая облачность, задевающая деревья… Вертолет, летящий аккурат над облаками – риск неимоверный и нарушение всяческих инструкций… Крохотный аэродромчик, «фронтовая» авиация – допотопная, издающая ржавый лязг «аннушка» – «Запорожец» с крыльями. На чем отцы недолетали – мы долетаем! Исчезновение «ангелов-хранителей» (ушли, не попрощавшись, англичане хреновы…) Госпиталь под Иркутском, незнакомые люди, палата… Лихорадочная эвакуация из госпиталя – в связи с химерической угрозой, висящей дамокловым мечом… Неплохо оборудованная медсанчасть – из окна открывается вид на гарнизонный свинарник и фрагмент волейбольной площадки, где изредка появляются голые по пояс солдатики. Время несется вскачь. Вот кончился месяц под номером восемь… Следующий… Почти евангельское явление Пургина – на джипе, но зато с палочкой-посошком. «Вы злы, как сто один разъяренный далматинец, – нашла сравнение женщина, снисходительно поглядывая на босса. – Неужто проблемы, Серафим Яковлевич? Всем медали, а вам не дали?» – «Мы не орденопросцы, Дина Александровна, – огрызнулся Пургин. – Произошло небольшое недоразумение. Разгромлены филиалы «Бастиона» в крупных городах России. В том числе в Иркутске, Энске и, разумеется, Москве. И все в один день – как сговорились». – «А вдруг и вправду сговорились?» – тихо предположила женщина. «Разумеется! – рявкнул Пургин, – как видите, дело принимает скверный оборот… О, да вы идете на поправку?» – он сбавил тон и принялся с интересом обозревать больную. Женщина не стала выкомариваться. «Со мной порядок,