именно на экваторе.
– Алхимики христианского мира либо позаимствовали это знание у каббалистов, либо открыли его заново, – сказала Елизавета.
– Как вам известно, великие столицы Андалусии, Кордова и Толедо, были плавильными тиглями, в которых учёные мужи христианского мира, дар Аль-Ислама и диаспоры сплавляли воедино свои познания…
– Мне казалось, назначение тигля – очищать, а не смешивать, – вставил Эдмунд де Ат и тут же сделал ангельское лицо.
– Не будем отвлекаться на алхимический спор, – сказал Мойше. – Наша собеседница говорит, что испанским мудрецам ведома природа астрологических эманаций. И даже недоумок, глядя на карту, сообразит, что светлейший испанский монарх знает свойства светил: Империя всегда мудро распространялась вдоль равноденственного круга, утверждая колонии в золотоносном поясе, где лучи Солнца и Луны падают почти отвесно. Оставьте Калифорнию и Аляску русским варварам, ибо там никогда не найдут золота!
– Сознаюсь, я ошеломлён, – сказал Эдмунд де Ат, – ибо до сей минуты не подозревал, что плыву на одном корабле с каббалистом.
– Не корите себя, мсье. Северная Пацифика не так уж густо населена евреями…
– Что побудило вас отправиться в столь дальнее плавание? – спросила Елизавета де Обрегон. Вид берега и свежая пища вернули её к жизни; сейчас, наблюдая за пикировкой иудея и янсениста, она словно помолодела на несколько лет.
– Сударыня, ваш вежливый интерес к моим учёным изысканиям – большая для меня честь. В благодарность буду предельно краток. Есть легенда, согласно которой Соломон, достроив Храм на Сионе…
– …отправился далеко на Восток и основал царство на одном из здешних островов, – закончила Елизавета де Обрегон.
– Истинная правда. Царство несказанно богатое, но, что куда важнее, – Олимп алхимической премудрости и каббалистики. Там впервые были явлены тайны философского камня и философической ртути; все усилия современных алхимиков – лишь попытки собрать крохи, оброненные Соломоном и его придворными магами. В юности, достигнув границы познаний, я пришёл к выводу, что узнаю больше, лишь добравшись до Соломоновых островов и прочесав их дюйм за дюймом.
Теперь пришёл черед Елизавете де Обрегон залиться румянцем.
– Многие погибли в попытке достичь этих островов, ребби. Если ваш рассказ правдив, вам очень повезло, что вы живы.
– Не более чем вам, сударыня.
Взгляды Елизаветы и Мойше встретились. Обмен таинственными лучами продолжался так долго, что Эдмунд де Ат не выдержал:
– Поделитесь ли вы своими открытиями, сударь, или итоги их сокрыты в каком-нибудь шифрованном талмуде?
– Но вы вернулись с Соломоновых островов!
– Очевидно. Однако вы же не думаете, что я совершил такое плавание в одиночку? Из тех, кто отправился туда, сударь, я – наименьший, мальчик на побегушках. Остальные по-прежнему там, продолжают свои труды.
Морочить голову Эдмунду де Ату и Елизавете де Обрегон было занятной игрой, которая, если повести её тонко, могла даже сохранить Джеку, Мойше и остальным жизнь, когда они доберутся до Акапулько. Однако Джеку оставалось наблюдать за потехой со стороны, поскольку ни монах, ни дама не стали бы с ним беседовать. Она, по долгу спасённой, выказывала ему вежливую признательность, с остальными держалась благодушно-снисходительно и только Эдмунда де Ата признавала за равного. Джека это уязвляло куда сильнее, чем следовало бы. За годы, прошедшие с княжения в Индии, можно было уже привыкнуть, что он снова никто. Однако в обществе испанской грандессы его охватывало желание вернуться в Шахджаханабад и снова поступить на службу к Великому Моголу. И это на борту собственного корабля!
– Единственное лекарство – стать торговым магнатом, – сказал Вреж Исфахнян, когда они ясным холодным утром выходили из Золотых Ворот. – И мы к этому движемся. Бери пример с армян. Мы не ценим титулы, у нас нет ни войска, ни крепостей. Пусть аристократы нас презирают – когда они падут в прах, мы скупим их шелка и драгоценные камни за горстку бобов.
– Все это хорошо, пока властители и пираты не отнимут у вас добытое долгим трудом, – сказал Джек.
– Нет, ты не понял. Измеряет ли крестьянин своё богатство вёдрами молока? Нет, вёдра проливаются, молоко киснет. Крестьянин меряет своё богатство коровами. Есть корова – будет и молоко.
– Что в твоём сравнении корова? – спросил Мойше, подошедший послушать разговор.
– Корова – сеть или паутина связей, протянутых армянами по всему миру.
– Я не перестаю удивляться, как ты находишь армян в любом месте, где мы останавливаемся, – признал Джек.
– Везде, где мы пробыли больше двух-трёх дней – в Алжире, Каире, Мокке, Бандар-Аббасе, Сурате, Шахджаханабаде, Батавии, Макао, Маниле, – я вкладывал небольшую долю моей прибыли в предприятия других армян, – продолжал Вреж. – Порою сумма была совсем незначительна. Однако важно другое: теперь эти люди меня знают, они – узелки моей сети. Когда я вернусь в Париж – даже если мы лишимся «Минервы» и её груза, – то буду богат не молоком, а коровами.
– Типун тебе на язык, – сказал Джек. – Я не суеверен, получше не говорить про «Минерву» таких слов.
Вреж пожал плечами.
– Иногда приходится смиряться с большой утратой.
Наступила неловкая пауза, которую только подчёркивали крики матросов, разворачивавших паруса; «Минерва» миновала Золотые Ворота и теперь поворачивала на юго-восток вдоль побережья. Этим курсом ей предстояло идти две тысячи миль до Акапулько.
Наконец Мойше спросил:
– Я так суеверен – или, по крайней мере религиозен – и всё думаю: когда закончится моё плавание?
– Когда ты бросишь якорь в Лондоне или Амстердаме и сойдёшь на берег с переводными векселями и привозным товаром, – сказал Джек.
– Я не могу есть векселя.
– Поменяй их на серебро и купи хлеба.
– У меня будет хлеб. И ради него надо было огибать земной шар?
– Хлеб можно добыть где угодно. – Джек взглянул на открытый океан по правому борту и поправил себя: – Кроме как здесь. Зачем плыть вокруг света? Для забавы, наверное. Мы плывём, куда нас гонит ветер, и редко имеем возможность выбирать. К чему ты клонишь?
– Думаю, моё путешествие окончилось, когда мы пересекли Чермное море и вышли из рабства египетского, – сказал Мойше. – С той поры ничто меня не радует.
– Опять-таки у тебя не было выбора.
– Каждый день, – возразил Мойше, – предлагал мне выбор, но я был слеп.
– Мне твоей каббалистики не понять, – сказал Джек. – Я англичанин и отправлюсь в Англию. Ясно? А теперь я задам вопрос, на который хотел бы получить такой же ясный ответ. Когда мы доберёмся до Акапулько, ты примкнёшь к морской партии или к сухопутной?
– К сухопутной, – отвечал Мойше. – Навеки и бесповоротно.
– Ладно, – проговорил Вреж после очередной неловкой паузы. – Раз мы лишились бедного Арланка, получается, что мне выпадает море. И я рад, что увижу Лиму, Рио-де-ла-Плата и Бразилию, а после того, что мы пережили, мыс Горн меня уже не страшит.
