взглядами. И часы им казались минутами – так могли бы они провести всю ночь. Но внезапно послышался шорох, и они увидели маленькую леди. Она приложила палец к губам.

– О боже, – воскликнула она, – как вы шумите! Не можете ли вы быть посдержаннее? А теперь, Джоанна, моя прекрасная лесная девушка, что ты дашь своей кумушке за то, что она привела твоего милого?

Вместо ответа Джоанна подбежала к ней и пылко ее обняла.

– А вы, сэр, – продолжала юная леди, – что вы дадите мне?

– Сударыня, – сказал Дик, – я охотно заплатил бы вам той же монетой.

– Ну, подходите, – сказала леди, – вам это разрешается.

Но Дик, покраснев, как пион, поцеловал ей только руку.

– Чем вам не нравится мое лицо, прекрасный сэр? – спросила она, приседая до самого полу.

Потом, когда Дик наконец холодно обнял ее, она прибавила:

– Джоанна, твой милый очень неловок, когда ты смотришь на него. Уверяю тебя, он был гораздо проворнее при нашей первой встрече. Я вся в синяках, моя милая! Можешь мне больше никогда не верить, если это не так! А теперь, – продолжала она, – наговорились ли вы? Ибо я скоро должна удалить паладина.

Но оба влюбленных заявили, что они еще ничего не сказали друг другу, что ночь только началась и что так рано они не хотят расставаться.

– А ужин? – спросила юная леди. – Разве мы не должны спуститься к ужину?

– О да, конечно! – вскричала Джоанна. – Я забыла!

– Тогда спрячьте меня, – сказал Дик, – за ковер, в сундук, суньте куда хотите, лишь бы я был здесь, когда вы вернетесь! Помните, прекрасная леди, – прибавил он, – что мы в отчаянном положении и, быть может, с сегодняшней ночи до самой смерти никогда не увидим друг друга.

При этих словах юная леди смягчилась. И когда несколько позже колокол принялся сзывать к столу домочадцев сэра Дэниэла, Дика спрятали у стены, за ковром, он дышал через щель между коврами и мог даже видеть комнату.

Но недолго пробыл он в этом положении.

Тишина в верхнем этаже дома нарушалась лишь треском пламени и шипеньем сырых дров в камине; но сейчас до напряженного слуха Дика долетел звук чьих-то чрезвычайно осторожных шагов. Затем дверь открылась, и черномазый карлик, в одежде цветов лорда Шорби, просунул в комнату сперва голову, а потом свое искривленное тело. Он открыл рот, казалось, для того, чтобы лучше слышать; глаза его, очень блестящие, быстро и беспокойно бегали по сторонам. Он обошел комнату вокруг, постукивая по коврам, закрывавшим стены. Однако Дик каким-то чудом избегнул его внимания. Потом карлик заглянул под мебель и осмотрел лампу; и, наконец, видимо глубоко разочарованный, собирался уже выйти так же тихо, как и вошел, но вдруг упал на колени, поднял что-то с полу, рассмотрел и в восторге спрятал в сумку на поясе.

Сердце Дика упало, ибо то была кисть от его собственного пояса. Ему было ясно, что этот карлик-шпион, находивший злобное удовольствие в своей должности, не станет терять время, а отнесет ее своему хозяину, барону. У него было искушение отодвинуть ковер, напасть на негодяя и, рискуя жизнью, отобрать у него предательскую кисточку. Покуда он колебался, возникла новая тревога. На лестнице раздался грубый, надтреснутый от пьянства голос; и по коридору загремели неровные, тяжелые шаги.

– Зачем же вы живете в тени густых лесов? – пропел этот голос. – Зачем же вы живете? Эй, дураки, зачем же вы здесь живете? – прибавил он с пьяным хохотом.

И запел опять:

Лоулесс, увы, мертвецки пьяный, бродил по дому, отыскивая уголок, где бы проспаться после попойки. Дик пришел в ярость. Шпион сначала испугался, но сразу успокоился, поняв, что имеет дело с пьяным; с быстротой кошки он выскользнул из комнаты, и Ричард больше его не видел.

Что было делать? Без Лоулесса Дику не удастся освободить Джоанну. Но, с другой стороны, шпион, быть может, спрятался где-нибудь поблизости, и, в таком случае, если Дик заговорит с Лоулессом, последствия будут самые роковые.

Тем не менее Дик все же решился заговорить с Лоулессом. Выскользнув из-за ковра, он остановился в дверях и угрожающе поднял руку. Лоулесс, багровый, с налитыми кровью глазами, шатаясь, подходил все ближе. Наконец он смутно разглядел своего начальника и, невзирая на повелительные знаки Дика, громко приветствовал его по имени.

Дик набросился на пьяницу и стал его яростно трясти.

– Скотина! – прошипел он. – Скотина, а не человек! Дурак хуже изменника! Твое пьянство погубит нас!

Но Лоулесс только смеялся и, пошатываясь, старался похлопать молодого Шелтона по спине.

И вдруг тонкий слух Дика уловил быстрое шуршанье в коврах. Он бросился на звук. Через мгновение один из ковров был сорван со стены, и в складках барахтались Дик и шпион. Они катались, путались в ковре, хватая друг друга за горло, безмолвные в своей смертельной ярости. Но Дик был гораздо сильнее, и скоро шпион уже лежал, придавленный его коленом. Взмахнув длинным кинжалом, Дик убил его.

Лоулесс беспомощно следил за этой яростной короткой схваткой. Даже когда все было кончено и Дик, поднявшись на ноги, с напряженным вниманием прислушивался к отдаленному шуму в нижнем этаже дома, старый бродяга все еще качался на ногах, словно куст под ветром, и тупо смотрел в лицо мертвого шпиона.

– Хорошо, что нас никто не слышал, – сказал наконец Дик. – Хвала святым. Но что я теперь буду делать с этим несчастным шпионом? Хотя бы кисть мою вытащу из его сумки.

С этими словами Дик открыл сумку; он нашел в ней несколько монет, кисть от своего пояса, а также письмо, адресованное лорду Уэнслидэлу и запечатанное печатью лорда Шорби. Это имя напомнило Дику о многом; он сейчас же сломал сургуч и прочел письмо. Оно было коротко но, к радости Дика, неопровержимо доказывало, что лорд Шорби изменнически переписывался с Йоркским домом.

Молодой человек всегда носил при себе рог с чернилами и прочие письменные принадлежности; опустившись на колено рядом с телом мертвого шпиона, он написал на клочке бумаги следующие слова:

Он положил эту бумажку на грудь мертвеца. И Лоулесс, следивший за Диком уже с некоторыми проблесками сознания, внезапно вытащил из-под своей рясы черную стрелу и приколол ею бумагу к груди мертвеца. Увидев такое неуважение к мертвецу, молодой Шелтон испуганно вскрикнул; но старый бродяга только засмеялся.

– Я желаю поддержать честь своего ордена, – сказал он икая. – Моим веселым приятелям это будет лестно...

Закрыв глаза и открыв рот наподобие регента церковного хора, он загремел страшным голосом:

– Молчи, болван! – крикнул Дик и с силой пихнул его к стене. – В тебе вина больше, чем разума, но постарайся понять меня! Именем Девы Марии заклинаю тебя, убирайся из этого дома! Если ты здесь останешься, ты доведешь до виселицы и себя и меня! Держись же на ногах! Поворачивайся, а не то, клянусь небом, я могу позабыть, что я и твой начальник и твой должник! Ступай!

Разум стал понемногу возвращаться к мнимому монаху, и, видя сверкающие глаза Дика, он начал мало- помалу понимать его.

– Клянусь небом, – вскричал Лоулесс, – если я не нужен, я могу уйти!

Шатаясь, он повернулся, прошел коридор и стал спускаться по лестнице, спотыкаясь и натыкаясь на стены.