стряхивали снег с ног, похлопывали руками и дули на окоченевшие пальцы. Западная дверь широко распахнулась, и за ней стала видна часть покрытой снегом, залитой солнцем улицы. Утренний холод ворвался в церковь. Все это свидетельствовало о том, что лорд Шорби хочет венчаться очень рано и что свадебная процессия приближается.

Воины лорда Шорби уже расчищали проход в среднем приделе, оттесняя народ копьями. Затем показались музыканты, приближавшиеся по мерзлому снегу. Флейтисты и трубачи побагровели от натуги, а барабанщики и цимбалисты колотили так, точно старались заглушить друг друга.

Подойдя к дверям храма, они остановились и построились в два ряда, отбивая такт ногами по снегу. Благородное свадебное шествие прошло между их рядами; все были наряжены так разнообразно и ярко, столько было выставлено напоказ шелка и бархата, мехов и атласа, вышивок и кружев, что шествие это сверкало на снегу, словно клумба на дорожке или расписное окно в стене.

Впереди шла невеста, печальная, бледная, как снег. Она опиралась на руку сэра Дэниэла; ее сопровождала подружка, маленькая леди, которая помогла Дику прошлой ночью. Следом за невестой шел в сверкающей одежде сам жених, приволакивая подагрическую ногу. Когда он ступил на порог храма и снял шляпу, стало видно, как порозовела от волнения его лысая голова.

И вот наступил час Эллиса Дэкуорта.

Дик сидел оглушенный, раздираемый противоречивыми чувствами, ухватившись за стоящую перед ним скамью. Вдруг он заметил движение в толпе. Люди подались назад, глядя вверх и возведя руки. Подняв голову, Дик увидел трех человек, которые, натянув луки, склонились с хоров. Полетели стрелы, и, прежде чем толпа успела вскрикнуть, неведомые стрелки, как птицы, вспорхнувшие со своих жердочек, исчезли.

В церкви все кричали и вопили; священнослужители в ужасе повскакали со своих мест; музыка смолкла; колокола звонили еще несколько мгновений, но слух о несчастье скоро долетел даже до колокольни, и звонари, раскачивавшиеся на веревках, тоже прекратили свою веселую работу.

Прямо посередине церкви лежал мертвый жених, пронзенный черной стрелой. Невеста упала в обморок. Сэр Дэниэл, возвышаясь над толпой, стоял пораженный и разгневанный; длинная стрела, трепеща, торчала из его левого предплечья; другая стрела задела его лоб, и по лицу струилась кровь.

Задолго до того, как начались поиски, виновники этого трагического происшествия прогремели по винтовой лестнице и удрали через заднюю дверь.

Но Дик и Лоулесс все еще оставались заложниками. Правда, они вскочили при первой тревоге и отважно пытались пробиться к дверям. Но им помешали тесно сдвинутые скамейки, их затолкали испуганные священники и певчие. Удрать им не удалось, и они мужественно возвратились на свои места.

Внезапно сэр Оливер, бледный от ужаса, поднялся на ноги и, указывая рукой на Дика, подозвал сэра Дэниэла.

– Вот Ричард Шелтон! – крикнул он. – О, горький час! Он виновен в пролитой крови! Хватайте его! Прикажите его схватить! Ради спасения нас всех, хватайте его и крепко свяжите! Он поклялся нас погубить!

Сэр Дэниэл был ослеплен гневом, был ослеплен кровью, струившейся по его лицу.

– Где? – проревел он. – Тащите его сюда! Клянусь крестом Холивуда, он раскается в своем преступлении!

Толпа расступилась, и стрелки хлынули на клирос. Дика грубо схватили, стащили со скамьи и поволокли за плечи по ступеням алтаря. Лоулесс сидел тихо, как мышь.

Сэр Дэниэл, отирая кровь с глаз и мигая, смотрел на своего пленника.

– А, – сказал он, – попался, изменник и наглец! Клянусь самыми страшными клятвами, за каждую каплю крови, которая сейчас течет мне в глаза, ты заплатишь стоном. Ведите его прочь! – продолжал он. – Здесь ему не место! Тащите его в мой дом! Я измучу пыткой каждый вершок его тела!

Но Дик, оттолкнув стражников, возвысил голос.

– Я в храме! – воскликнул он. – Здесь храм! Сюда, отцы мои! Меня хотят вытащить из храма...

– Из храма, который ты осквернил убийством, мальчик, – заметил великолепно одетый рослый человек.

– Где доказательства? – вскричал Дик. – Меня обвиняют в преступлении и не приводят ни одного доказательства. Да, я домогался руки этой девушки! И она – беру на себя смелость заявить об этом – благосклонно относилась к моим домогательствам. Ну и что ж? Любить девушку – не преступление; добиваться ее любви – тоже не преступление. Ни в чем больше я не виновен.

Дик так отважно заявил о своей невиновности, что кругом раздался одобрительный шепот. Однако немало было и обвинителей, громко рассказывавших, как нашли его прошлой ночью в доме сэра Дэниэла, кощунственно переодетого монахом. Среди этой суматохи сэр Оливер внезапно указал на Лоулесса как на сообщника. Его тоже стащили со скамейки и усадили рядом с Диком. Страсти с обеих сторон разгорелись, и пока одни тащили пленников то туда, то сюда, чтобы помочь им убежать, другие ругали их и колотили кулаками. У Дика шумело в ушах, кружилась голова, точно он попал в бешеный речной водоворот. Но рослому человеку, который заговорил с Диком, удалось громкими приказаниями добиться тишины и восстановить порядок.

– Обыщите их, – сказал он, – нет ли у них оружия. Тогда мы узнаем об их намерениях.

У Дика не нашли никакого оружия, кроме кинжала, и это говорило в его пользу, пока кто-то услужливо не вытащил этот кинжал из ножен; и все увидели, что на нем кровь Раттера. Приверженцы сэра Дэниэла заорали, но рослый человек повелительным жестом и властным взглядом заставь их замолчать. Однако, когда дошла очередь до Лоулесса, под его рубашкой нашли пук стрел, таких же, как те, которыми был убит злополучный жених.

– Ну, что вы теперь скажете? – сурово спросил Дика рослый человек.

– Сэр, – ответил Дик, – я нахожусь под защитой храма. Но по вашей осанке, сэр, я вижу, что вы человек важный и могущественный; на вашем лице я читаю знаки справедливости и благочестия. Вам я охотно сдаюсь в плен, не воспользовавшись защитой этого священного места. Убейте меня своею благородной рукой здесь на месте, но только не отдавайте во власть этого человека, которого я открыто обвиняю в убийстве моего родного отца и в незаконном присвоении моих поместий и доходов! Вы своими ушами услышали, как он угрожал мне пытками еще тогда, когда я не был признан виновным. Вы поступите неблагородно, если выдадите меня моему заклятому врагу и старому притеснителю. Судите меня по закону, и если я действительно окажусь виновным, предайте меня милосердной казни.

– Милорд, – крикнул сэр Дэниэл, – зачем вы слушаете этого волка! Окровавленный кинжал уличает его во лжи.

– Ваша горячность, добрый рыцарь, – ответил высокий незнакомец, – свидетельствует против вас.

И вдруг невеста, которая только что пришла в себя, вырвалась из рук тех, кто держал ее, и бросилась на колени перед рослым человеком.

– Милорд Райзингэм, – вскричала она, – выслушайте меня во имя справедливости! Меня насильно заточил здесь этот человек, похитив от родных. С тех пор я не видела ни жалости, ни утешения, никто не поддержал меня, кроме Ричарда Шелтона, которого теперь обвиняют и хотят погубить. Милорд, он был вчера ночью в доме сэра Дэниэла, он пришел туда из-за меня; он пришел, услышав мои молитвы, и не замышлял зла. Пока сэр Дэниэл был добр к нему, он честно бился вместе с ним против «Черной стрелы»; но когда гнусный опекун стал покушаться на его жизнь и он убежал ночью, спасая душу, из кровавого дома своего опекуна, куда было ему деваться, ему – беспомощному, ограбленному? И если он попал в дурное общество, кого следует винить: юношу, с которым поступили несправедливо, или опекуна, который нарушил долг?

Маленькая леди упала на колени рядом с Джоанной.

– А я, мой добрый лорд и дядя, – сказала она, – я могу засвидетельствовать перед лицом всех, что эта девушка говорит правду! Я, недостойная, сама провела молодого человека в дом.

Граф Райзингэм слушал их, не говоря ни слова, и, когда они умолкли, он еще долго молчал. Потом он подал Джоанне руку, чтобы помочь ей подняться; впрочем, надо заметить, он не оказал подобной любезности той, которая называла себя его племянницей.

– Сэр Дэниэл, – сказал он, – это в высшей степени запутанное дело; с вашего позволения, я возьму его на себя, чтобы расследовать и проверить. Итак, будьте довольны: ваше дело в надежных руках, его решат