Метрах в тридцати от эстрады, в тени сосенок, сгрудились иномарки. С десяток.

Ждали Жигана. Он вчера передал через Мельника, что привезет Самсона, братва выскажет свое мнение, а потом он, Жиган, решит, что с ним делать.

Мельник был уверен, что Жиган Самсона убьет. Он видел взгляд Панфилова в тот момент, когда Мельник сообщил ему о предательстве Самсона.

Красноречивый взгляд. Поймав его, Самсон, который еще пытался дергаться и оправдываться, сразу замолчал, вжался спиной в стенку и закрыл голову руками. Во взгляде Жигана он увидел свою смерть.

Панфиловская «Волга» влетела на территорию пансионата, ломанулась прямо через торчащие из снега высохшие кусты репейника к эстраде и, взвизгнув тормозами, резко затормозила всего в каком-нибудь метре от деревянных лавок, заставив сидевшую на них братву подскочить и отпрыгнуть в сторону.

Следом за ней тем же путем, но значительно медленнее, на пансионатскую площадь вполз небольшой грузовичок с покрытым брезентом кузовом. Он тоже подрулил к эстраде и остановился.

Из кабины выпрыгнул Крот и принялся стягивать с кузова брезент.

Жиган выбрался из машины и кивнул тем, кто оказался ближе к нему, показав рукой на Крота:

– Помогите!

К Кроту подбежали двое и, заглянув в кузов, неожиданно для остальных заржали.

Напряжение, уже возникшее в рядах братвы, слегка рассеялось, все начали подбираться поближе к грузовичку, раздираемые любопытством, – что там такого смешного увидели Балок и Пан Зюзя, которые залезли в кузов помогать неулыбчивому Кроту.

Совершенно голый, Самсон лежал, уткнувшись лицом в пол грузовичка, и плечи его вздрагивали.

Он прекрасно понимал, что именно вид голого плачущего «братана», который еще вчера был не из последних в Запрудном, вызывает смех братвы. Смех над тем самым Самсоном, который еще вчера отправил бы кормить могильных червей любого из этой братвы, если, конечно, один на один.

Самсон, ни на секунду ни задумываясь, всадил бы всю обойму в тот нагло ощеренный рот, который посмел бы раздвинуться в улыбке первым. Самсон никогда и никому не давал права смеяться над собой, хотя, конечно, посмеяться было над чем, он совершал частенько идиотские поступки, особенно в последнее время.

Как это его угораздило, например, связаться с этим Кудряшом?

Как это он не успел завалить его раньше, чем тот раззявил свой поганый рот и подставил перед Мельником? Кто Самсон после этого? Дурак! Олень!

А как он мог так облажаться с гранатометом?! Сейчас бы не он готовился лечь в землю, а сам Жиган давно бы уже в ней лежал. Почему у него в последний момент дрогнула рука и он всадил гранату в цоколь жигановского дома, когда она должна была влететь точнехонько в окно и разорвать этого зажравшегося пижона в клочья. И тогда бы мы еще посмотрели, кто стал бы у братвы главным!

А теперь вот он лежит в грузовике, прикованный наручниками к радиатору от батареи парового отопления, и на голой спине его кривыми буквами написано красной половой краской: «СУКА».

От этой мысли Самсону стало еще больней и обидней, до слез.

Шакалы! Они сейчас набросятся и разорвут его на куски, стоит только Жигану моргнуть глазом.

– Давайте его сюда, – приказал Жиган Кроту, указав на сцену.

Стоявший над Самсоном Крот врезал носком ботинка ему по ребрам и выкрикнул:

– Вставай, сука!

Самсон приподнялся на колени, обхватил радиатор руками и поднял на уровень груди.

Стоило ему встать на ноги, как Крот врезал ему кулаком прямо в лоб, и Самсон полетел через борт на землю, сверкнув голым задом на глазах у братвы.

Он приземлился неудачно, спиной на какой-то камень, радиатор грохнулся на него сверху, и грудная клетка оказалась как между молотом и наковальней. В глазах у Самсона вспыхнули огненные искры, но он сознания не потерял, а совершенно ясно почувствовал и, кажется, даже услышал, как хрустнуло сломавшееся ребро слева.

Хотя что он смог услышать сквозь сплошное ржанье братвы, резавшее ухо сильнее всякой боли! Балок и Пан Зюзя подхватили его за ноги и поволокли по грязному снегу к эстраде. Наручники до крови впились в запястья, но Самсон уже не замечал боли и не обращал внимания на кровь.

Он с ужасом ждал, когда его бросят на дощатый пол эстрады и над ним встанет Жиган. Только от этого человека зависит его жизнь. Это Самсон понимал очень отчетливо. Он не думал, что Жиган оставит его в живых, вернее, как только он начинал об этом думать, так сразу же понимал, что – нет, не оставит.

Но едва он отвлекался от этой мысли, не важно чем – обидой на свое невезение, стыдом за свой жалкий вид перед братвой, болью или даже ненавистью к Жигану, как в нем мгновенно вспыхивала надежда. По нему прокатывалась какая-то обжигающая волна жажды жизни – ему мучительно хотелось двигаться свободно, пить водку, бить кулаками в податливое людское мясо, трахать баб, нажимать на курок и смотреть, как взрываются от пуль кровью и мозгом черепа тех, кто нажимает на курок медленнее, а то и вовсе не успевает выдернуть пистолет из-за пояса.

Пан Зюзя с Балком кряхтели, волоча за ноги здоровенного Самсона да еще и чугунный радиатор в придачу. Когда радиатор застревал в обломках кирпичей, они резко дергали Самсона за ноги, от чего боль в спине, куда угодил камень, на который он упал, становилась невыносимой, и Самсон издавал короткий стон, тут же спохватываясь и прикусывая себе губы до крови, стонать на глазах у смеющейся братвы было стыдно.

Его проволокли по небольшой деревянной лестнице в пять ступенек, провезли лицом по трухлявым подгнившим за несколько бесхозных лет доскам и наконец бросили в центре эстрады.

Самсон лежал на спине, вытянув руки назад, так как за ним постоянно волочился тяжелый чугунный радиатор, и видел, как, отпустив его правую ступню, Балок замахнулся ногой, собираясь ударить его по ребрам, но короткий приказ Жигана опередил его:

– Оставь!

Жиган подождал, пока Балок спрыгнет вниз с эстрадного возвышения, и жестом подозвал Мельника. Тот поднялся на возвышение и встал рядом с Жиганом.

– Расскажи, Мельник, что за несчастье такое случилось с Самсоном, – сказал Жиган. – В каком-то он странном виде сегодня к нам заявился...

Братва довольно заржала.

Самсон хорошо понимал, что нет ничего смешного в том, что сказал Жиган.

Но это он понял только теперь – лежа голым на полу перед всеми, стоящими внизу и смеющимися над ним. Будь на его месте кто-то другой, он сам точно так же ржал бы.

– Да хрен ли тут рассказывать, – неуверенно начал Мельник, не привыкший ораторствовать. Он выбран был у запрудненцев на должность «оружейника» не случайно, а за осторожность, рассудительность и основательность – качества для «братанов» довольно редкие. – Мы тут вчера фокинцев в сауне помочили вчетвером...

Братва одобрительно завозилась.

Фокинцы, конечно, обнаглели, и наказать их было нужно. И хотя Жигана эта самодеятельность запрудненцев не только раздражала, но и, прямо скажем, злила, он понимал, что ничего он никому из них не докажет.

Отомстить за своих – в глазах братвы самое что ни на есть святое дело.

Да и сам он разве думает по-другому, разве по-другому собирается поступить?

– Самсон с самого начала какое-то фуфло погнал, – продолжал Мельник. – Не понравился мне его базар. Но за базар я молчу, мало ли чего Самсон сдуру ляпнуть может, особенно когда нахлобученный.

– Не тяни кота за яйца! – крикнул кто-то с лавок внизу, кажется, Котел, судя по хриплому голосу. – Дело говори! А то сам за базар ответишь!

Витька Котлов по прозвищу Котел совсем недавно вернулся с отсидки, Жигана знал больше понаслышке и потому настроен был сдержанно-оппозиционно по отношению к нему, хотя в открытую ничего предпринять против него не решался, но лишний раз подать голос и хоть для видимости поставить себя рядом с Жиганом всегда стремился.

– Заткнись, Котел! – оборвал его Жиган и кивнул Мельнику: – Давай дальше.

– Короче – продался Самсон фокинцам, – как в омут головой ринулся Мельник. – Кудрявый так и сказал