сопровождалась такой болью, что хотелось кричать и колотить по стене кулаками.

Но он знал, что легче от этого не будет, и молча сидел, сжимая свои твердые, словно железные, ладони в огромные кулаки и вновь разжимая их.

И еще больно было думать, что живы те, кто лишил его брата, друзей, кто отнял у его жизни смысл. Константин понял, что все эти годы он жил не ради себя, а ради своего брата – Игната. Поэтому, может быть, и не сложилась его собственная жизнь.

Еще недавно он был старшим братом. Он никогда не думал об этом, но помнил всегда. Теперь... Кто он теперь?

Бывший «афганец», бывший заключенный, один из первых в Подмосковье кооператоров, сегодня – владелец крупной многопрофильной фирмы с оборотом в сотни тысяч долларов, «пахан» запрудненской братвы по кличке Жиган, Константин Панфилов пережил все – любовь, смерть, власть больших денег, силу воровских законов, подлость и предательство, дружбу и горечь потери. Он остался один. И теперь у него остались только враги.

Те, что убили его брата, его друзей, его однополчан-«афганцев».

Не важно, кто они – обнаглевшие от денег братья-дагестанцы Матукаевы или отмороженные менты во главе с полковником Сапроновым, или фокинцы, пытающиеся установить свой контроль над Запрудным и над ним, Константином Панфиловым по кличке Жиган.

Важно, что у Панфилова есть к ним счет, и этот счет они должны будут оплатить.

Деньги потеряли уже для него привлекательность новизны. Деньги уже не так ему интересны, как еще полгода назад. Слишком многое произошло за эти полгода. Будет у него денег в тысячу раз больше или не будет вовсе, от этого его жизнь уже не изменится, друзья не оживут, любимая женщина не вернется.

Деньги – лишь средство для жизни, а жизни у Кости Панфилова уже и не осталось. Кто он теперь такой? Волк-одиночка, не верящий никому, потому что вокруг остались лишь враги.

Деньги – лишь средство для достижения цели. А цель у Константина Панфилова есть. Очень важная цель.

Месть!

Он должен наказать тех, кто забрал жизни близких ему людей. Кто разрушил его представление о том, как должна быть устроена жизнь.

«Они ответят мне за всех! Твоей кровью, брат, твоими муками смертными клянусь... Им не уйти от кары... И кара эта будет страшной!»

Эта клятва по ночам звучала в ушах Жигана и заставляла наливаться его душу темной, мутной энергией мщения.

Днем было легче.

Жизнь не давала отвлекаться и требовала к себе постоянного внимания. Его коммерческая подмосковная империя разрослась настолько, что требовала каждодневного контроля, и Константин Петрович Панфилов, которого в Запрудном не знали разве что грудные младенцы, лично проверял работу и своего банка, и казино, и ресторана, и магазинов, и производственных филиалов, выпускавших всякую всячину, от расчесок и бельевых прищепок до женской одежды.

И в спокойные времена у него минуты свободной не выдавалось, а теперь, когда менты практически заморозили деятельность его банка, когда фокинцы только и ждали удобного случая, чтобы с ним расправиться, он вообще разрывался на части.

И все чаще его посещали черные мысли о том, что его жизнь – всего лишь бессмысленная суета, единственный результат которой – деньги. Но ведь и дагестанцы хотят того же самого – денег, огромных денег, дающих власть и жизненные блага.

Константин еще не до конца осознал, что обладание большими деньгами ведет лишь к желанию обладать еще большими деньгами, но мысль эта уже витала где-то поблизости. Витала, но пока так и не становилась для него истиной, способной убить в нем жажду наживы. И он продолжал бороться за сохранение своей финансовой структуры, хотя и видел, что глубокая трещина, которую она дала, появилась прежде всего из-за его сомнений во всесильности власти денег.

Но пока живы его враги, Панфилову деньги необходимы хотя бы для того, чтобы держать в руках запрудненскую братву. Он не питал иллюзий по поводу того, что братва обратилась к нему с просьбой стать ее «паханом». Ясно одно: не будь у него денег, которыми он мог «греть» запрудненцев, они бы и близко к ему не подошли. Хотя, конечно, не на одних деньгах держится его авторитет среди запрудненцев.

Поубавилось у него и иллюзий насчет того, что можно взять власть в этом городе «демократическим», конституционным путем. Он уже пробовал участвовать в выборах. Стоило только ситуации проясниться до такой степени, что победа его уже не вызывала сомнений, как выборы просто отменили. Нет, это не его путь – разводить дипломатию с людьми, которых он ненавидит, и ждать, когда они допустят промах и можно будет использовать этот промах в свою пользу.

Здесь, в Запрудном, власть можно получить, лишь опираясь на высшие московские чиновничьи структуры. Если у Артура и были надежды на то, чтобы пробиться снизу, то только потому, что он не понимал законов, по которым устроена жизнь в чиновничьем мире. Пусть бы даже Панфилов и выиграл эти выборы, но у власти в городе ему удержаться все равно бы не дали.

Все это занозой сидело в душе Константина, когда он с утра до ночи инспектировал свои заведения и предприятия, устраивая разносы, одних выгоняя, других назначая, и часто, слишком часто сам не видел в этих кадровых перемещениях никакого смысла.

Но везде, стоило ему появиться на улице, за спиной он слышал шепот:

– Смотри! Смотри! Панфилов приехал! Жиган! Ну, сейчас он им устроит!

– Характер у него крутой.

– А капитал еще круче. Говорят, у него уже миллион долларов, а то и больше!

– И как же его не прижмут с таким деньгами!

– Кого? Жигана? У тебя с головой все в порядке? Да под ним же вся запрудненская братва ходит...

Стоило ему это услышать и вспомнить о той роли, которую он согласился на себя взять, когда представители братвы явились с просьбой стать их «паханом», как он невольно поморщился.

Нужно было решать, что делать с Самсоном.

Самсон скурвился.

Это было настолько очевидно, что не требовало доказательств. Мельник своими ушами слышал во время резни, устроенной им, Самсоном, Кротом и Сливой фокинской братве в бане, как фокинец Кудрявый за несколько секунд до смерти сказал, что Самсон втихаря «стучал» ему о всех планах запрудненцев.

«Я же тебе плачу!» – выкрикнул Кудрявый и тут же получил пулю в голову, прямо в ухо, из «тэтэшки», зажатого в руке Самсона.

Но Мельник все это слышал. И привез Самсона в Запрудный под стволом. У него хватило выдержки не ставить сразу Самсона перед братвой.

Он привез его к Жигану и коротко изложил ситуацию.

Константин, едва услышав, о чем речь, сразу понял, что этот здоровый накачанный парень, пристегнутый наручниками к толстой водопроводной трубе в подвале его особняка, – покойник. Но убивать его сразу было нельзя.

Нужно собрать братву и сделать это при ней. Самое мерзкое, что может быть на свете, считал Жиган – это предательство.

Предателей нужно давить как клопов – размазывать по стене!

Суд над Самсоном Жиган назначил на территории заброшенного пансионата «Солнечный».

За полчаса до назначенного срока братва была на месте. На пансионатской площади перед главным корпусом, на лавках перед эстрадой-ракушкой сидели и лежали человек тридцать в черных кожаных куртках, кто в осенних, кто в зимних, в кожаных фуражках и вязаных шапочках. Многие из них были вооружены пистолетами «ТТ» и «макарами». А вот ножи имели практически все, хотя мало кто умел пользоваться ими в драке эффективно.