пистолет.

– Ты один?

– Не люблю толпу. А ты, капитан, гостей ждешь?

– Просто специфика работы. Требуются некоторые меры личной безопасности, я же никакого обслуживания не заказывал. Ты зачем пожаловал, Панфилов?

Константин пристально посмотрел в глаза своему бывшему армейскому наставнику – тот выдержал взгляд.

– Мне нужна твоя помощь, капитан.

Панфилов поднял полу куртки-ветровки и продемонстрировал торчавшую из-за пояса рукоятку «вальтера».

Елизаров приподнял брови.

– Видно, дело серьезное?

– Серьезное...

– А почему ты решил, что я – тот, кто тебе нужен? Мы же по разные стороны баррикад...

– Но не враги... Я ведь не раз мог тебя на тот свет отправить... И ты меня... Потом... выхода нет. Здесь у меня больше никого не осталось... кто может прикрыть спину... А насчет тех денег – договоримся...

Елизаров усмехнулся, покачал головой.

– Пацаном ты был, Панфилов, пацаном и остался... Кто же за деньги будет прикрывать тебе спину?

– Я не это имел в виду... – мотнул головой Константин.

– Знаю, что ты имел в виду... Я вас, молодых, сам этому учил. Так что за нужда у тебя?

– Брата родного надо спасать... Нет больше никого у меня... Расскажу по дороге, если хочешь. Время не ждет. Каждая секунда дорога... как там, в Мазари-Шарифе...

Елизаров помолчал, потом, вскинув голову, спросил:

– Еще помнишь Мазари-Шариф?

– Помню.

– Этот «ПМ» – именной. Мне вручили его как раз после того боя, – Елизаров смотрел на гравированный ствол. – Когда уезжал, здесь, в Москве, у знакомых на хранение оставил.

– Так ты идешь? Не хочешь, так и скажи... – Панфилов уже собирался развернуться и уйти, но слова Елизарова заставили его задержаться.

– Я часто думал о том, почему ты оставил меня в живых. Тогда, на яблочный Спас... Мы же лоб в лоб столкнулись...

– Ну, и что надумал, капитан?

– А то, что правильно я вас, салабонов, гонял. Усвоили все, что надо. Нет ничего выше военного братства. Идем. Бог не выдаст, свинья не съест.

Стемнело. В окнах двухэтажного коттеджа на тихой окраине Пушкина один за другим вспыхивали огни, из-за ограды доносился собачий лай. Панфилов и Елизаров сидели в салоне «Волги» метрах в ста от цели. Рядом зияла черными глазницами окон коробка недостроенного коттеджа.

– Там только один охранник, – сказал Елизаров. – Ходит по дому и включает свет в комнатах, над будкой охраны смонтирована видеокамера – наружное наблюдение. Во дворе – собаки...

– Надо попасть внутрь, пока жильцы не прибыли, – убежденно сказал Панфилов.

– Хорошо бы, но как?! Через забор перемахнуть? Нет, не получится, – покачал головой Елизаров. – Видишь, что там сверху. Сюда бы наш боекомплект... «лимонки», иммобилизационные гранаты, ножи, «калашниковы» с подствольниками... А с этим, – он легко подкинул на ладони «пээмку», – только баб и детишек пугать.

– Другого выхода у нас просто нет. Пойдем внаглянку.

Константин протянул ладонь Елизарову.

– Ну, капитан, давай!.. Как тогда, в Мазари-Шарифе... Живы останемся – меж собой разберемся.

– Ладно, Панфилов. Как там у нас говорили? Держи краба.

Они обменялись крепким мужским рукопожатием.

– Я пойду первым, – сказал Константин. – Там калитка в воротах, я открою.

Метров за тридцать от запертых железных ворот Жиган начал пошатываться и размахивать руками, горланя во всю глотку:

– Ра-аскинуло-о-ось мор-ре-е широко, и волны бушу-ую-ут вдали-и...

Он вел себя как пьяный, зная, что попал в зону обзора видеокамеры.

Остановившись возле ворот, достал из кармана купленную по дороге бутылку водки и начал демонстративно прикладываться к горлышку, потом загремел ногой по воротам.

Гулкий грохот разнесся над замерзшей улицей.

– Братаны! – закричал он. – Змерз, бля, как цуцык! Пустите в будку погреться, у меня бухло есть.

За оградой отчаянно заревели доберманы.

– Братаны! Ну хоть черняшки кусок... – и снова Жиган грохнул ногой по железу.

Неожиданно прямо за воротами раздался истошный вопль и кто-то закричал на собак:

– Тихо, бля! Паскуды!

– Эй! Братан! – обрадованно заорал Жиган. – Я вчера с кичевана откинулся, пошел к ней, а она, падла, меня кинула... У нее, бля, какой-то мент, погань красноперая!.. Я, бля, тут околеваю...

– Пошел на х... отсюда, тварь! Собак, бля, счас спущу!

– Да ты, паскуда, тоже мент! Канай, канай сюда со своими псами! Ты, пидарюга красноперая, мне все по хрену! Чем так жить, так лучше сдохнуть...

– Ах ты, урод!

Заскрипел железный засов калитки.

Жиган едва успел отпрыгнуть назад, когда из-за распахнутой дверцы выскочили, глухо рыча, два громадных черных добермана.

Первого Жиган уложил сразу, пробив ему пулей из «вальтера» крепкую, мускулистую грудь.

Со вторым справиться не успел – натренированный пес успел кинуться ему на шею. Жиган закрылся рукой, в которую вцепились громадные клыки, не удержал равновесие и упал.

Доберман оказался сверху.

Уже лежа, Панфилов сгруппировался и, изловчившись, выстрелил в собаку. Та сразу обмякла, но зубы ее сжались в смертельной агонии.

Вдруг рядом грохнул выстрел. Снег у головы Жигана фонтаном разлетелся в стороны. Выскочивший следом за собаками охранник стрелял в Жигана из помпового ружья.

Но и со стороны улицы раздались пистолетные хлопки. Со звоном срикошетила от железных ворот пуля.

Охранник, на мгновение позабыв про Панфилова, передернул цевье ружья и направил его на темную фигуру, бежавшую ему навстречу.

Заряд картечи сразил Михаила Елизарова, вырвав ему кусок мяса под ребрами вместе с печенью. Не добежав до ворот коттеджа всего нескольких метров и обливаясь кровью, Елизаров рухнул на снег.

Своей гибелью он спас жизнь Жигану.

За те несколько мгновений, которые оказались в его распоряжении, Панфилов высвободил руку с пистолетом и всадил несколько пуль в охранника.

Шатаясь, тот выронил ружье и завалился на спину.

Панфилов отшвырнул от себя собаку, поднялся, но тут же заскрипел зубами от острой боли – кровоточило прокушенное предплечье. Жиган вспомнил о бутылке в кармане.

Вылив водку на рану, он снова заскрипел зубами от боли. Но буквально через пару секунд полегчало. Константин бросил бутылку на снег, метнулся в калитку, залетел во двор, подобрав по пути валявшийся возле трупа охранника помповик.

«Нельзя терять ни мгновения! Туда! В дом! Может быть, Игнат там! Может быть, он еще жив!..»

Но внутри было тихо.

Панфилов, прижимаясь к стенам, заглядывал в комнаты, пригибаясь, поднимался по лестнице.