– Тогда вы не знаете Неда Мэллори! Я уважаю всякого честного человека, знающего своё дело.

Фрейзер задумался. Судя по выражению лица, у него остались некоторые сомнения.

– Опасные бунтовщики, эти ваши шахтёры.

– Прекрасный радикалистский профсоюз. Они и раньше поддерживали партию и до сих пор это делают.

– И перебили немало полицейских – тогда, в смутные времена.

– Веллингтоновских полицейских, – уточнил Мэллори.

Фрейзер мрачно кивнул.

Не оставалось ничего другого, как идти к Дизраэли пешком. Ноги у Фрейзера были длинные, походка размашистая, он поспевал за Мэллори без малейшего труда и не имел особых возражений против вынужденной прогулки в компании подопечного. Они повернули назад и вскоре оказались в Гайд-парке, где Мэллори надеялся глотнуть свежего воздуха. Листья деревьев совсем увяли в липком неподвижном воздухе, а зеленоватый свет, струившийся на землю сквозь ветви, казался мрачным, почти зловещим.

Небо превратилось в чашу, полную дыма, бурлящего и с каждой минутой делающегося всё гуще и гуще. Устрашающее зрелище вызвало среди лондонских скворцов настоящую панику, огромная их стая с криком кружила над парком. Мэллори восхищённо наблюдал за птицами. Стайная активность представляла собой весьма элегантный пример групповой динамики. Просто удивительно, как систематическое взаимодействие такого большого числа особей может образовывать в воздухе настолько изящные формы: трапеция, затем скошенный треугольник, постепенно превращающийся в слабо изогнутый полумесяц, затем середина полумесяца вспучивается, по нему проходит нечто вроде волны… Можно написать очень интересную статью.

Мэллори споткнулся о корень. Фрейзер поддержал его за локоть.

– Сэр?

– Да, мистер Фрейзер?

– Поглядывайте, пожалуйста, по сторонам – за нами может быть хвост.

Мэллори огляделся, без особого, правда, толку: парк был переполнен, однако среди гуляющих не замечалось ни кашлюна, ни его дружка в котелке. Никто не прятался за кустами, никто не размахивал дубинками.

На Роттен-роу небольшой отряд конных амазонок – «очаровательных наездниц», как их называли газеты (нельзя же писать «состоятельных куртизанок»), – сгрудился вокруг лежащей на земле всадницы: гнедой мерин выбросил её из седла (женского, разумеется, седла). Подойдя поближе, Мэллори и Фрейзер увидели, что несчастный мерин попросту запарился, обессилел и упал; весь в мыле, он лежал чуть поодаль и тяжело дышал. Наездница не получила ни царапины, только перемазалась в траве. Она крыла последними словами Лондон и его поганый воздух, и подружек, подбивших её послать коня в галоп, и некоего господина, подарившего ей эту клячу.

Фрейзер из деликатности сделал вид, что не заметил этой малопристойной сцены.

– Сэр, при моей работе быстро учишься ценить пребывание на открытом воздухе. Сейчас рядом нет ни дверей, ни замочных скважин. Не могли бы вы проинформировать меня о своих неприятностях самыми простыми словами – описать события так, как вы видели?

Мэллори ответил не сразу. Он испытывал сильное искушение довериться Фрейзеру; из всех этих облечённых властью людей, к чьей помощи он мог бы прибегнуть, один лишь этот полицейский казался способным заглянуть в корень проблем. И всё же доверяться было опасно – опасно не для него одного.

– Мистер Фрейзер, эта история затрагивает репутацию благородной леди. Прежде чем я начну говорить, я должен взять с вас слово джентльмена, что вы не повредите её интересам.

Фрейзер шёл, заложив руки за спину, и молчал.

– Это – Ада Байрон? – спросил он после минуты размышлений.

– Абсолютно верно! – поразился Мэллори. – Это что же, Олифант вам рассказал, да?

– Нет, – покачал головой Фрейзер. – Мистер Олифант очень сдержан. Но нам, профессионалам с Боустрит, часто поручают притушить ту или иную семейную неприятность Байрона. Мы, можно сказать, стали специалистами в этой области.

– Но вы угадали почти сразу, мистер Фрейзер! Как это возможно?

– Печальный опыт, сэр. Мне знакомы эти ваши слова, мне знаком этот благоговейный тон – «интересы благородной леди». – Фрейзер оглядел мрачный парк, его изогнутые скамейки из тика и чугуна, заполненные мужчинами с расстёгнутыми воротничками, женщинами, раскрасневшимися, обмахивающимися веерами, ордами вялых, одуревших от зловонного зноя городских детишек. – Все эти герцогини, графини – их роскошные усадьбы сгорели в смутные времена. А радикальные аристократки могут выпендриваться сколько угодно, но никто не назовёт их на прежний манер «благородными леди» – разве что королеву или нашу так называемую королеву машин.

Инспектор осторожно переступил через маленький птичий трупик: посреди посыпанной гравием дорожки лежал, раскинув крылья и выставив сморщенные коготки, мёртвый скворец. Через несколько ярдов им обоим пришлось замедлить шаг, чтобы проложить себе дорогу среди нескольких дюжин подобных трупов.

– Возможно, вам лучше будет начать с самого начала, сэр. С покойного мистера Радвика и той давней истории.

– Ладно. – Мэллори отёр с лица пот и брезгливо взглянул на платок, испещрённый крупицами копоти. – Я – доктор палеонтологии. Из чего следует, что я – преданный сторонник партии. Я родился в семье довольно скромного достатка и только благодаря радикалам смог защитить докторскую. С отличием. Я полностью поддерживаю правительство.

– Продолжайте, – кивнул Фрейзер.

– Два года я провёл в Южной Америке, но это не было самостоятельной работой, руководил раскопками лорд Лаудон. Когда мне предложили возглавить собственную экспедицию, причём щедро финансируемую, я согласился без малейших колебаний. Как выяснилось позднее, то же самое – и по сходным причинам – сделал и несчастный Фрэнсис Радвик.

– Вы оба получили деньги от Комиссии по свободной торговле Королевского общества.

– Не только деньги, но и приказы, мистер Фрейзер. Я провёл через американский фронтир пятнадцать человек. Разумеется, мы вели раскопки и мы сделали великое открытие. Но кроме того, мы провезли контрабандой оружие, чтобы помочь краснокожим сдерживать янки. Мы составили карты дорог от самой Канады, подробно занося на них характер ландшафта. Если когда-нибудь вспыхнет война между Британией и Америкой… – Мэллори запнулся. – Ну, в Америке и так уже идёт самая настоящая война, не так ли? Мы поддерживаем южных конфедератов, хотя и не признаёмся в этом публично.

– И вы даже не подозревали, что эта секретная деятельность чревата опасностями?

– Опасности? Конечно, всем нам грозили опасности. Но не дома, не в Англии… Когда убили Радвика, я был в Вайоминге; я ничего не знал о его смерти, пока не прочёл заметку в канадской газете. Для меня это было настоящим потрясением. Я ожесточённо спорил с Радвиком в вопросах теории, и я знал, что он отправился на раскопки в Мексику, но понятия не имел, что нас объединяет общая тайна. Откуда мне было знать, что Радвик тайно работает на Комиссию; я знал только то, что он добился больших успехов. – Мэллори вздохнул. – Пожалуй, я даже ему завидовал. Он был чуть постарше меня и учился у самого Бакленда[99].

– Бакленда?

– Один из величайших умов в нашей области. Его уже нет на свете. Правду говоря, я не слишком хорошо знал Радвика. Он был малоприятным человеком, холодным и высокомерным. Лучше всего ему давались заморские раскопки, на хорошем расстоянии от добропорядочного общества. – Мэллори отёр платком шею. – Когда я прочёл о его смерти в каком-то притоне, меня это вовсе не удивило.

– Вы не знаете, был ли Радвик знаком с Адой Байрон?

– Нет, – удивился Мэллори, – ничего такого я не знаю. Мы с ним занимали в учёных кругах не слишком высокое положение, никак не на уровне леди Ады! Возможно, они были представлены, но если бы она ему благоволила, я бы об этом услышал.

– Вы назвали его блестящим.

– Блестящий полевой работник, а не в светском смысле.