Невероятно, но это происходит в нескольких километрах от границ третьего рейха, который как раз сегодня предательски напал на Польшу. Это происходит в районе, уже оставленном польской армией. Впрочем, здесь никто еще не знает о героической, но заведомо обреченной контратаке польских улан под Ченстоховой. Кавалерия против танков…

— Вы читали сегодняшние газеты? — спрашивает тощий безусый юнец.

— Нет, не читали.

— Наступил крутой перелом, Панове. Британская армия произвела высадку в «коридоре». Французские дивизии перешли Рейн, а объединенные военно-воздушные силы Британии и Франции бомбили Берлин. Он полностью разрушен. Никто не знает, где Гитлер. Наша армия в Восточной Пруссии ведет наступление на Кенигсберг. Что вы на это скажете?

— Потрясающе! Об этом пишут в газетах?

— И передают по радио. В течение недели мы совместно с англичанами и французами разобьем Германию, а потом разберемся с Советской Россией. Польша от моря до моря — от Балтики до Черного моря. Так будет, Панове!

Поезд наконец трогается, и все вздыхают с облегчением. Но через час он останавливается прямо среди полей. Где-то неподалеку шумит ручей, в траве загораются светлячки. Тишину нарушают лишь стрекот кузнечиков да крик какого-нибудь ребенка во сне. Паровоз время от времени начинает пыхтеть, словно предупреждая, что не стоит терять надежд на его скорое отправление. А луна и звезды безучастно смотрят на места будущих развалин, массовых казней и братских могил, на землю, на которой в скором времени появятся бараки Освенцима, сторожевые башни и трубы крематориев…

Паровоз дает свисток, и через три-четыре минуты поезд с эвакуирующимися снова набирает ход. Пятилетняя Яна поднимается и осматривает спящих. Ага, мама рядом. Яна трет глазки ладошками и опять кладет головку с косичками на колени дяди Достала. Трехлетняя Олинка спит крепко. А самый маленький пассажир требует к себе внимания. Когда его перепеленывают, он не противится, а только сучит ножками. Его отец заворачивает мокрую пеленку в газету, в ту самую, в которой сообщается об англо-французском налете на Берлин.

— На остановке сбегай к паровозу за теплой водой, — просит его жена. — Я все это как-нибудь выстираю и высушу.

До Кракова они добираются на следующие сутки, к вечеру. Еще пару дней назад им хватило бы для этого двух часов.

«Увага, увага!» — периодически раздается из репродуктора, а затем следует сообщение о вражеском налете. В затемненном городе воют сирены, но самолетов пока не видно. Проходы на перроны забиты людьми с чемоданами и рюкзаками. Среди них группа чехословацких эмигрантов. Они ждут возвращения руководящей тройки, которая тем временем обходит перрон за перроном, состав за составом и задает один и тот же вопрос:

— Проше пана, куда идет ваш поезд?

Однако никто не знает, уедут ли они вообще. Наконец находят машиниста, которому известно, что через час пойдет эвакуационный поезд в Кельце. Он просит занимать в нем места.

Кельце! Это далеко от границы. Не исключено, что там они встретятся с краковской группой. Как жаль, что они прибыли с таким опозданием, иначе уже были бы все вместе.

С другой стороны перрона отправляется поезд на восток. На открытых платформах стоят плохо замаскированные орудия и полевая кухня. Перрон заполняют солдаты. Они догоняют набирающий скорость воинский эшелон, на ходу прыгают на платформы, гроздьями виснут на подножках вагонов. Их ругательства слышатся даже после того, как красные огоньки последнего вагона скрываются из глаз.

Посреди группы мужчин, женщин и детей из «Пшелота» стоит высокая стройная мисс Дугэн в очках с костяной оправой и светловолосая миловидная мисс Томас — обе из британского консульства в Катовице. Работа завершена, и они покидают Польшу. Заслышав чужую речь, к ним то и дело подходят молодые люди с карабинами и просят предъявить документы. Выяснив, что перед ними англичанки, они щелкают каблуками. Наверное, убеждены, что дамы направляются навстречу британской морской пехоте, которая высаживается в Гданьске. Поляки всюду читали эту чушь, в Кракове — тоже.

Один из юнцов просит, чтобы кто-нибудь перевел англичанкам эту радостную новость.

— Что он говорит? — интересуется светловолосая мисс Томас.

— Говорит, что в газетах пишут о высадке англичан в Гданьске.

— Почему бы и нет?!

— А я в это не верю, — лаконично отрезает мисс Дугэн и закуривает.

Пора садиться в поезд. Мисс Дугэн и мисс Томас, обезоруживающе улыбаясь, благодарят за предложение ехать с чехами в Кельце. Если бы это оказалось возможным, все было бы прекрасно, но, к сожалению, им даны другие указания. И все-таки они никогда не забудут своих чешских друзей.

— Они порядочные люди, верно? — спрашивает подругу мисс Томас.

Воют сирены, и по вокзалу опять разносится: «Увага, увага!» Мисс Томас молода, и ей так хочется жить. Мисс Дугэн успокаивает ее, уверяет, что опасаться нечего, что они найдут свой поезд и тех, кто будет их оберегать.

— Счастливо! До свидания!

Поезд едет пятнадцать минут, потом полчаса стоит. И так с поразительной закономерностью продолжается до полудня следующего дня, когда состав окончательно останавливается.

Ровно через два часа с запада доносится зловещий прерывистый гул, и вскоре оттуда появляются самолеты с черными крестами. «Юнкерсы» летят пятерками, и кажется, им не будет конца.

— Паровоз отцепляют! — кричит какой-то мужчина высоким голосом.

Это правда. Машинист с кочегаром забираются в паровоз, и уже через минуту он становится размером с детскую игрушку. А машинист все машет пассажирам рукой: вон, вон из вагонов, тогда, может, и спасетесь!

Гул в небе нарастает. Одно звено отваливает в сторону, самолеты ложатся на крыло и, блестя на солнце, образуют адский круг. Бомбардировщики один за другим пикируют почти к самой земле, и кресты на их крыльях выделяются еще отчетливее.

Вот от корпуса ревущей машины отрывается черный предмет — бомба. Она взрывается рядом с железнодорожным полотном, вздымая тучи дыма и песка. Слышатся треск и крики людей. Женщины и мужчины прижимают к груди детей. Но взрывается вторая бомба, третья, четвертая… У стоящих на путях вагонов выворачивает двери, а беззащитная толпа уже разбегается по полю, стремясь достичь спасительных кустиков.

Пятая бомба попадает в предпоследний вагон. Раздается оглушительный грохот. Вагоны бьются один о другой, звякая буферами. Появляется пламя, и ветер гонит его на последний вагон. Тем временем взрывается шестая бомба, седьмая, восьмая… Куски шпал разлетаются во все стороны. Впереди и позади состава бомбы падают прямо на рельсы, но паровоз остается цел. Издали видны две фигуры, прячущиеся под насыпью.

Отбомбившись, «юнкерсы» принимаются поливать землю пулеметными очередями. Люди зарываются в песок и в сухую траву, прячутся во ржи. Плачущие дети бьются под телами родителей. Наконец самолеты с черными крестами улетают на юго-восток, откуда доносятся непрекращающиеся взрывы. Там, судя по всему, Кельце.

Когда эмигранты поздней ночью добираются до города, то на первой же разбомбленной улице, сразу за дымящимися развалинами вокзала, встречают своих соотечественников, которые покинули Катовице еще позавчера. Первый воздушный налет они пережили благополучно, даже раненых нет, хотя немецкие самолеты продолжали бомбардировку города ровно четыре часа.

Эмигранты собираются возле покинутой поляками баррикады и, убедившись, что больше ждать некого, отправляются пешком на восток. Главное сейчас — переправиться за Вислу, подальше от фронта.

По шоссе громыхают брачки, реквизированные фургоны и телеги, выкрашенные зеленой краской военные автомашины.

— Куда путь держите?

— На новую линию обороны — таков приказ. Приходится отступать.