– Так вот, никому не говори.

– О чем? – спросила сестра.

– Да о том, что он здесь был. Из министерства звонили и просили, чтобы никто не знал о его приходе.

– Ясное дело, не скажу. Хорошо, что предупредили.

Синицына ощупала лицо правой рукой и чуть не расплакалась. Попросила у медсестры зеркало, но та сказала:

– Голубушка, нечего тебе пока на себя смотреть. Еще насмотришься. А пока отдыхай.

Но затем, немного подумав, вытащила из кармана халата пудреницу, открыла и подала Синицыной. Та долго, минут десять рассматривала свое лицо в маленьком зеркале. Пару раз ойкнула, а вскоре привыкла. Защелкнула пудреницу, отдала сестре.

– Ты лучше поспи и ни о чем плохом не думай. Заведующий сказал, что все у тебя будет хорошо. А если Михалыч говорит, что все будет хорошо, то, значит, человек поправится. Мы с ним еще на твоей свадьбе побываем. Ты же не замужем?

– Нет, – сказала Синицына.

– Ну вот, выпишешься, замуж выйдешь. А этот, что приходил, знакомый твой?

– Нет, я его в первый раз вижу.

Медсестра хмыкнула.

– Крутой мужик, – сказала она, подошла к окну и стала смотреть во двор.

Когда ей наскучило это занятие, она вышла из палаты. Синицына лежала и смотрела, как по прозрачной трубочке сбегает в вену у ключицы голубоватая жидкость. Обычно, когда человек прикован к постели, он начинает вспоминать свою жизнь, перебирая годы и дни, с надеждой планирует будущее. Воспоминания отвлекали от навязчивой боли, и Катя Синицына погружалась в них. Она прикрыла глаза, вспоминала школу, одноклассников и одноклассниц – тех, у кого удалась жизнь, по ее мнению, и тех, у кого жизнь не удалась.

Себя она пока не относила ни к тем, ни к другим. Все еще могло измениться, ведь, по идее, она должна была погибнуть, когда в ее киоск врезалась машина. Но бог миловал, значит, она теперь будет жить долго и даже скорее всего счастливо.

«Странный пожилой мужчина с властным лицом, кто он? Зачем приходил? Я ему правду рассказала, зачем мне врать? – думала Синицына. – Наверное, я ему что-то хорошее сказала, раз он пообещал отправить меня за границу. И, наверное, не обманет, хотя меня все обманывают – и хозяин, у которого я работаю уже второй год. Все обещает, что накинет денег, а потом жалуется, что денег нет, выручка падает, что всем платить надо. И просит потерпеть, мол, скоро лучшие времена наступят. А где эти времена, когда они наступят? Мне вот осенью уже двадцать три будет, а я еще не замужем, ни кола ни двора…»

У Синицыной начала кружиться голова, ее затошнило. Она дернула здоровой правой рукой. И словно бы почувствовав, или, может быть, услышав шум, в палату быстро вошла медсестра с озабоченным лицом.

– Что такое, голубушка? Ты это чего?

– Тошнит, – сказала Синицына.

– Сейчас, сейчас… Это у тебя от боли. – Она взглянула на часы. – Как раз и укол пора делать.

У противоположной стены стоял столик на колесиках, закрытый белой тканью. Зазвякали инструменты, хрустнула головка ампулы. Одноразовый шприц наполнился лекарством.

– Сейчас я тебе укольчик сделаю, и ты еще пару часов поспишь. А вечером тебя посмотрят и, может быть, из реанимации в терапию переведут. Так что все хорошо.

Укол иглы был почти безболезненным. Минут через десять боль начала притупляться, и девушка уснула, но не глубоким сном здорового уставшего человека. Синицына слышала, как медсестра ходит по палате, слышала, как ее позвали пить чай, но она отказалась. Даже шелест книжных страниц и тот был хорошо слышен.

Состояние было таким, словно одна часть ее существа спала, а другая бодрствовала, улавливая все то, что происходит вокруг. Она даже слышала, как медсестра меняла капельницу, снимая со штатива пустую бутыль и ставя новую, полную. Но никакого интереса к процедурам и к жизни, происходившей вокруг, Синицына не испытывала, ей было все равно. Сколько прошло времени, она не помнила.

Медсестра ее попоила, протерла щеки, подбородок, глаза влажной салфеткой.

– Ну, ты совсем молодец, Катерина, – может быть, чересчур бодрым голосом сказала она, принимаясь за книгу.

Но почитать не успела, в палату заглянула дежурная. Пальцем позвала к себе медсестру и что-то зашептала ей на ухо.

– Я не надолго. Тебе пока ничего не надо? – спросила медсестра у Синицыной.

– Нет, – ответила Катерина.

Она слышала вначале удаляющиеся шаги, а затем приближающиеся. Дверь открылась, в палату вошел мужчина-врач в белом халате.

– Синицына? – спросил он.

– Я, – сказала Катерина.

Он подошел, стал над ней, посмотрел сверху вниз тяжелым немигающим взглядом. Мужчина был по- модному небрит, девушка увидела его раздвоенный волевой подбородок и неприятный взгляд.

– Ну, как здоровье, пострадавшая?

Синицына даже растерялась от подобного вопроса. Да и как на такой вопрос ответишь, находясь в палате реанимации под капельницей?

– Вижу, уже лучше. Когда в себя пришла, когда очухалась?

– А вы кто, из милиции? – догадалась Катя, понимая, что так нагло может себя вести лишь сотрудник правоохранительных органов.

Мужчина хмыкнул и хохотнул:

– Ага, оттуда. Следователь. И как это ты догадалась? Что, уже приходили, до меня?

– Не знаю, – сказала Катя.

– Как это не знаешь? У тебя что, с головой проблемы?

– Не знаю…

– Слушай, ты, крошка, кто к тебе уже приходил? Ну-ка, быстро говори!

– Заведующий отделением приходил… – сказала Синицына, внутренне холодея. Она понимала, что она беспомощна перед этим здоровым небритым мужиком с недоброй ухмылкой.

– Медики меня не интересуют. Еще кто приходил? Ты же сегодня очухалась? – Синицына заморгала. – Значит, сегодня. И я знаю, что кто-то был.

– Мужчина приходил такой серьезный.

Ноздри гостя, стоявшего над ней, затрепетали:

– Говоришь, серьезный был? Молодой, старый? Звали как, фамилию слышала? Звание?

– Он не из милиции.

От этой новости у гостя желваки под скулами забегали и ноздри задрожали.

– Говоришь, не из милиции? Не следователь? А кто тогда? Кого еще сюда пустить могли?

– Пожилой мужчина. И перстень у него на руке с прозрачным камнем.

– Коротко стриженный, лицо сероватое, да? И взгляд такой у него острый?

– Да. Волосы короткие, седые…

– Кольцо с прозрачным камнем, точно видела?

– Да, квадратный камень.

– И что он у тебя спрашивал?

– Спрашивал, что я видела, когда машина на киоск налетела.

– А ты разве видела что-нибудь?

– Да, – с испугом выдавила из себя Синицына.

– Ну-ка, ну-ка, поподробнее давай. Я тебя слушаю, – мужчина даже наклонился, и Синицына уловила запах одеколона, терпкий, щекочущий ноздри аромат.

– Я сказала, что за рулем был парень в кепке, молодой парень.

– Ага, молодец, не соврала. А ты уверена, что молодой парень, а не мужик в годах?