– С маньяками оголтелыми. На них это как раз и похоже. – Катя слушала Мещерского очень внимательно, подбрасывая время от времени крючки для наживки.

– С маньяками… вроде бы да, а вроде бы и… Их, значит, двое. Два маньяка? Что ж, случалось и такое… И как же они себя ведут? Раз за разом терпеливо выслеживают жертву – заметь, им отчего-то нужен строго определенный тип, – везут ее в безлюдное место, убивают профессионально, с одного удара, затем обезглавливают. Отчаянный риск, страх разоблачения, постоянная опасность быть застигнутыми на месте, механически повторяемый, отлаженный, я бы сказал, набор одних и тех же действий – на одной чаше весов. А на другой – единственный вожделенный результат всех усилий: голова жертвы. И чаши весов, мне думается, тут равны… В каждом случае все направлено на одну цель: не просто обезглавить труп, нет, а и похитить его голову. Другими словами, унести с собой… Вывод?

– Какой же, по-твоему?

– Отчлененные головы им нужны, причем так нужны, что они готовы отчаянно рисковать, чтобы их заполучить. Я не знаю, с кем вы имеете дело – с маньяками – нет ли, но эти люди остро нуждаются в таких вот страшных сувенирах. Это мне и представляется главным (ты же о главном меня спрашивала) во всех известных эпизодах.

Далее будем рассуждать так: а отчего возникает у этих людей такая дикая потребность? Если ее диктует больной мозг, точнее, пара синхронно на одном пунктике свихнувшихся мозгов, это одно. А если нет…

– Если нет, – эхом повторила Катя, – то все равно, по-твоему, получается, что головы мертвецов им зачем-то нужны. Вот ужас-то, бр-р-р…

– Ужас, да. И опять же мы сталкиваемся с новым кругом вопросов. Головы, а их у преступников уже четыре штуки, надо где-то хранить. Если уж с таким риском они добыты, то их вряд ли выбросят… Даже если, как в фильмах ужасов показывают, их держат, как помидоры, в холодильнике, этот холодильник должен стоять в достаточно уединенном месте. Вряд ли такое возможно в коммуналке, общежитии, гостинице. Это либо отдельная квартира, дача, где проживают эти двое, либо какой-то дом, особняк, офис…

– Подвал, – подсказала Катя. – В ужастиках подвалы показывают.

– Итак, суммируем, что мы предположительно знаем об убийцах. Они люди не старые – это видно и по их энергичным действиям, и по возрасту их жертв; явно местные, хорошо изучившие дороги Подмосковья, – либо областники, либо столичные жители; имеющие отдельное помещение, куда не заглядывают посторонние; имеющие машину, незаметную и неказистую на вид – явно в целях маскировки; имеющие на вооружении нож и еще какой-то необычный, но удобный вид оружия с широким острым лезвием, пригодным для быстрого и аккуратного обезглавливания. Они также ловкие, решительные, сильные, не боящиеся крови люди, не бросающие друг друга в опасности и словно бы не задумывающиеся над всем ужасом того, что они совершают, объединенные одной…

– На уголовников или каких-то наемных это тоже вроде не похоже, Сереж.

– Их объединяет одна причудливая цель: заполучить голову очередной жертвы, – продолжил Мещерский. – Словно это какой-то чудовищный спорт или насущная потребность для них… Мда-а, потребность… Если кто-то зажигает звезды, Катя, уж прости мой цинизм, значит, это кому-нибудь нужно… Если же кто-то отчленяет головы, это тоже кому-то нужно… Очень нужно, просто позарез… Не смотри на меня так. Это я в порядке полного бреда. Ты не могла бы в следующий раз поточнее привести цитаты из заключения судебно-медицинской экспертизы? Меня интересует, как эксперт предположительно описывает орудие, которым обезглавливали во всех случаях. Ведь это одно и то же орудие, так?

– Одно. Завтра же у Никиты из компьютера распечатку заключения возьму, – заверила Катя.

– Он мне звонил в воскресенье. Давно мы с ним не виделись. – Мещерский следил глазами за черным лебедем в пруду: тот клянчил булки у посетителей кафе. – Кстати, обезглавливание врага – древнейший ритуал, известный еще с каменного века. Встречался и у скифов, и у древних кельтов, был популярен еще в прошлом веке у многих диких племен Малайского архипелага. Были зафиксированы случаи и даже после Второй мировой у лесных племен Амазонки. А у древних хеттов даже руководство такое было своеобразное по бальзамированию такого вот военного трофея. Я перевод читал. Начиналось словами: «Возьмите голову вашего врага…»

– Сереж, но это не на Амазонке происходит и не в Хеттском царстве, а в двух шагах от Кольцевой дороги. У нас, понимаешь ты!

– Сейчас многое что может происходить… в двух шагах от Кольцевой автодороги. Время сейчас такое поганое, – Мещерский невесело усмехнулся. – А те ваши свидетели-бомжи точно не могут опознать одного из убийц?

– Нет. Мне в розыске сказали: они там сами в расстроенных чувствах – вроде что-то уже наклевывалось, и вот… – Катя махнула рукой. – Нет, Сережа, я чувствую: это дело – дрянь. Его вот так просто по случайному везению не раскроешь.

– Ну, никогда наперед не знаешь, как события обернутся. – Мещерский, видя, что Катя встает из-за стола, тоже поднялся. – Порой совершенно разные на первый взгляд происшествия оказываются связанными самым тесным образом. Может быть, и в этом случае…

Катя лишь плечами пожала. Она плохо поняла, что Мещерский имел в виду.

Она и не подозревала, что на пороге их всех уже караулит некое событие, вроде бы абсолютно «не связанное на первый взгляд» с тем, что так их всех сейчас интересовало и тревожило, которое и придаст всему этому странному делу такой неожиданный оборот.

Это происшествие было нужно Колосову как собаке пятая нога. А выезд на него – как шестая. У него и своих дел было по горло. Но он дежурил сутки по главку и в качестве дежурного от руководства был обязан выезжать на любые значимые происшествия, чтобы контролировать работу оперативной группы своим недремлющим начальственным оком.

На этот раз выезжать пришлось в Стаханово – полусело-полупоселок городского типа на Клязьме. Там ночью обворовали местную церковь, украли несколько икон, представляющих «культурную ценность». Туда, точно коршуны на добычу, ринулся весь «антикварный» отдел розыска – у них давненько не случалось крупной церковной кражи, и они уже с ходу рыли землю.