– Сереженька, а что ты сегодня делаешь, ну, скажем, в половине седьмого? – вкрадчиво осведомилась она после словечка «привет».

– Я? Да футбол, Катюша. Хотел домой да сразу и за телевизор: Бразилия с Голландией играют. Говорят – главное зрелище чемпионата, и я…

Катя вздохнула: вот что значит холостяк. Милый, славненький Сережечка все же очень одинок. И ему, конечно, конечно, надо жениться. А то с таким мягким, таким рыцарственным характером ему ой как несладко придется в его одиночестве. Либо какая-нибудь хищница провинциальная подцепит, либо…

– Сереженька, а я так тебя видеть хочу сегодня… Не знаю, что-то вдруг – такая тоска, – лживый Катин голосишко дрогнул. – И Вадька с воскресенья больше не звонил…

– Он позвонит, он же на работе! С этим Чугуновым ты же знаешь, какая морока, тем более с хворым… Катя, а ты правда хочешь меня видеть?

– Угу. Такая жара сейчас… Жара была такая, что с ветвей комочком серым падал воробей, – переврала она Китса. – Давай посидим где-нибудь на воздухе. Ту кафешку в парке Горького помнишь?

Они ездили туда в мае: Катя с Кравченко, Мещерский и Катина подруга Ира Гречко, которую она пригласила специально для Сережки. Но ничего путного из этого знакомства тогда не вышло. А Мещерский перевернулся в пруду на водном велосипеде – вымок до нитки. Они с Кравченко потом «в целях профилактики простуды» пили водку, а Ира Гречко уехала одна и очень рано – она жила за городом и торопилась на электричку.

– Ты, значит, в полседьмого освободишься? – спросил Мещерский, и голос его тоже дрогнул. – Тогда я заеду?

«Ах ты, ласточка», – умилилась про себя Катя и ответила: «Конечно».

В парке Горького (или как он там теперь назывался по-новому) в этот жаркий вечер было не так уж и много народа: роллеры катались по набережной да в летних кафе под красными тентами «Кока-колы» сидели влюбленные парочки. Мещерский был взволнован. Кате вспомнились слова одной своей приятельницы: «Если расстанешься с Вадькой, всегда будет у тебя под рукой запасной вариант. Сережка – золото. А что ростом не вышел – о таких пустяках даже говорить смешно! И вообще, он на молодого Джека Леммона очень похож…»

Они сидели за столиком кафе над заросшим ряской и плакучими ивами прудиком, по которому, точно челнок, лениво плавал одинокий черный лебедь. Катя помалкивала, и это было так на нее не похоже, что Мещерский разволновался еще больше. Ему уже мерещилось, что его позвали для каких-то важных решений. Черт, а что, если и правда Катя и он…

– Сережечка, я вот почему тебя видеть хотела: мне твоя помощь нужна, твой умный совет. Сама-то я ничегошеньки в этом деле не понимаю. Может, ты что подскажешь. – Катя, допив вкусный вишневый коктейль, проглотила вишенку с косточкой и пригорюнилась. – У нас такие жуткие события на работе начали происходить! Я тебе сейчас все по порядку расскажу, ну а ты уж…

По мере того как Мещерский слушал ее сбивчивый, однако весьма подробный рассказ о событиях в Чудинове, Красноглинске, Кощеевке, о московских находках, его лицо вытягивалось. Катя, выходит, позвала его только затем, чтобы посоветоваться насчет очередной страшилки, которую она избрала себе темой для очерка. А он-то, дурак несчастный, размечтался, он-то…

Она поймала его укоризненный взгляд и… опустила глаза. Бедненький душечка Мещерский… А он ведь действительно похож на молодого Джека Леммона… Отчего это маленьких мужчин словно магнитом тянет к высоким и крупным женщинам? Ну, прямо загадка природы…

– Я не понимаю, Катя, что ты хочешь от меня услышать? – Тон Мещерского был грустен. В нем сквозило: и ради этого ты звала меня – и эх!

– Сереженька, ну ты же умница, ты… Вспомни, как с тем делом в Каменске ты мне помог. А ведь здесь еще хуже – дикий, беспрецедентный случай – обезглавливание серийное! Это же… ужас. И потом, мне как-то одной страшно и тревожно… И Вадька уехал, а я… К кому, кроме тебя, мне обратиться? Ты же самый-самый, самый… большой мой друг.

Мещерский встал. Катя подумала: ах ты, переборщила! Сейчас тебе что-то будет за твое коварство. Но нет, Мещерский отправился к стойке бара, принес кофе и тарелку бутербродов.

– Вместо ужина, Катюш, вот…

Он все еще слышал ее «ты самый-самый»… Ладно, чего уж там. Проехали. Что сделаешь, раз уж так сложилось в жизни…

– Да, я рад тебе помочь, – он улыбнулся. – Только…

– Тогда я вот о чем тебя сначала спрошу, – энергично кинулась Катя в наступление. – Вот из того, что я тебе сейчас рассказала, что бы ты – человек со стороны – выделил сразу для себя? На что бы обратил внимание в первую очередь?

– На то, что убийства происходят, Катя. Не одиночка, а группа людей – вы же установили, что их минимум двое, – с поражающей регулярностью убивает приезжих лиц восточной национальности, отчленяя и похищая у трупов головы.

– Ну? Это и я знаю. И что? Какой вывод у тебя из этого?

– Убийство – очень серьезная штука. На убийство не каждый решится – это аксиома. А уж если решается, для этого нужен очень серьезный повод.

– Ну? Мотив, ты хочешь сказать?

– Именно мотив. Из-за чего сейчас в основном убивают? Из-за денег, из мести, на заказ, из ревности и по пьянке. Убийство – такой вид преступлений (я сейчас не говорю о бытовых), когда страх убийцы отступает перед… перед желанием, а иногда и потребностью лишить другого человека жизни. И всегда что-то для убийцы становится превыше его инстинктивного страха быть пойманным. Может, это странно звучит, но мне представляется, что в каждом таком случае для убийцы есть в его жертве некая определенная ценность. Эту ценность либо похищают, либо завладевают ею уже после как-то по-иному… Я туманно объясняю, но… – Мещерский и сам не заметил, как разошелся. – В том, что ты мне сейчас рассказала, есть одна странность: картина происшествий такая, словно бы единственной целью, единственной ценностью для этих людей является отчлененная часть трупа – мертвая голова. Что же это? С кем же мы, точнее, вы на этот раз имеете дело?