На перевязочном пункте Варя застала переполох. Ветрова, Осипенко и санитары метались около блиндажа, не зная, что предпринять.

– Надо приготовиться к приёму раненых, – первое, что произнесла Варя, как только перевела дыхание после быстрой ходьбы.

– Да что Вы, Варвара Васильевна! Слышите, что творится? Немец с минуты на минуту может прорваться, и мы окажемся в плену, – хором запротестовал весь персонал.

– Впереди нас целый полк и две батареи. Атака, конечно, будет отбита. Приготовить бинты и инструмент. Таня, будешь ассистировать мне. Ира, займёшься лёгкими ранеными, – не допускающим возражения тоном проговорила Звонарёва.

Пункт начал работать.

Между тем немцы, обрушившись на деревню Ставки, выбили оттуда полк Хоменко, но дальнейшее продвижение их было приостановлено картечным огнём лёгких батарей. Хоменко сосредоточил свои резервы на флангах и приготовился к контрудару. По рации полковник сообщил Борейко о тяжёлом положении на своём участке. Тяжёлые батареи ударили по пристрелянной накануне деревне. Их огонь сразу внёс расстройство в ряды врага. При первых проблёсках рассвета сквозь серую пелену тумана было видно, как вражеские солдаты метались среди чёрных фонтанов земли.

Хоменко, смотревший в бинокль с наблюдательного пункта, был поражён величественной и грозной картиной боя.

У батареи Кремнёва за старшего был Крутиков, тут же находился и Сологубенко. когда непосредственно за орудиями стали разрываться тяжёлые снаряды, Крутиков приказал всем свободным номерам укрыться в вырытые около орудий ровики. У пушек остались лишь наводчики, правильные и заряжающие да взводные и орудийные фейерверкеры. Батарея продолжала вести огонь. Один из снарядов попал в третье орудие, исковеркал пушку и перебил расчёт. В соседних расчётах тоже оказались раненые.

– Снести раненых в офицерский блиндаж, заменить выбывших из строя, скомандовал Крутиков. – Батареей огонь!

Твёрдый, уверенный голос офицера внёс успокоение.

Артиллеристы вернулись к орудиям, стрельба возобновилась. Желая подбодрить солдат, Сологубенко сам сел за наводчика. Взводный первого взвода Батурин, контуженный и оцарапанный камнями, остался в строю и, превозмогая слабость, громко покрикивал на солдат:

– Не робей, братцы! Тонка кишка у немца сбить нашу батарею! Солопов, целься в самого главного колбасника!

Наводчик Гребенюк с украинской неторопливостью протирал окуляр панорамы и затем припадал глазом к панорамную прицелу.

– Чуть вправо! Много, малость левее, ось так, прямисенько в ихнего генерала. Готово! – балагурил он.

– Огонь! – И ствол пушки с грохотом откатывался назад.

Взводный командир 3-го взвода Требных, спокойный коренастый сибиряк, то и дело подгонял своих номеров:

– Поскорей двигайтесь, язви Вас в душу! Ровно блох ловите, а не немцев бьете, – ворчал он.

– Блох-то, Тимофей Максимович, ловить надо быстро, не то они враз ускачут, а немцам наша пехота не даст далече уйти, – ухмылялся солдат.

– Подвяжи своё болтало и поворачивайся поживей! – прикрикнул взводный.

Крутиков спокойно расхаживал вдоль батареи, как вдруг осколок от разорвавшегося неподалёку снаряда попал ему в руку. Охнув от боли, штабс-капитан пытался зажать рану носовым платком, но кровь продолжала течь.

– Примите командование батареей, Леонид Романович, пока я перевяжусь в блиндаже, – приказал он Сологубенко.

– Батарея, слушай мою команду! – заорал прапорщик во всю глотку. – По проклятым врагам два патрона – беглый огонь!

Громовые раскаты выстрелов потрясли воздух. Грузная, крепкая фигура Сологубенко чётко рисовалась на светлом фоне зари. Густые брови сдвинулись к переносице, на лице застыло выражение боевого воодушевления.

– Огонь! – то и дело вскрикивал он с металлическим звоном в голосе, и новая партия снарядов, урча, улетала вдаль.

Телефонисты едва поспевали передавать распоряжения Кремнёва.

– Левее ноль-ноль пять, уровень тридцать ноль – один патрон беглый огонь! – кричал из блиндажа телефонист. Взмах руки Сологубенко – и снова грохот орудий.

За суматохой бой все перестали замечать разрывы немецких снарядов и свистевшие в воздухе осколки.

«Та-та-та»! – застрочили из пулемёта по батарее с аэроплана.

Пули защелкали по земле и щитам6 с характерным взрывом возникали маленькие фонтанчики голубого дыма. Немец бил разрывными пулями. Солдаты прижались к щитам, но Сологубенко только отмахивался от пуль и осколков, как от надоедливых мух. Опасность только разжигала его азарт. Глаза загорелись злобой, большие добрые ладони сжались в кулаки.

– На тоби, на тоби, бисов сын! – приговаривал прапорщик после каждой очереди, грозя кулаком в сторону немецких позиций.

Глядя на него, не верилось, что ещё недавно он мирно трудился в тиши студий Академии художеств над сельскими пейзажами.