Из всех возможных претендентов, пожалуй, никого нельзя было принимать всерьез. Пэйл Имбри меньше всех подходил для этой роли. Гас Тренбл не мог бы так поступить, да и молод он для Дими Лауэр, Дитмайк и его сын не были теми людьми, под которых стал бы подкапываться окружной прокурор.
Поэтому я бы сказал, что у прокурора было трудное положение, и его никто не мог упрекнуть в том, что он решил немного осмотреться. Он задал кучу вопросов, получил массу ответов, но в результате не располагал сколько-нибудь ценной информацией.
Лейтенант Нунан и глава криминальной полиции Дайкс вначале принимали активное участие в расследовании, но потом несколько сникли. В это время прокурор Кливленд Арчер получил данные из лаборатории полицейского управления: в крови убитой найден морфий. Но его доза была недостаточной, чтобы убить человека, поэтому причиной смерти все-таки сочли отравление цифагеном. Присутствие же морфия в организме объяснило, каким образом могли довести Дими до бессознательного состояния и запихать под настил за занавеску, чтобы, оставаясь там, она отравилась.
Необходимо было ответить еще на один вопрос: покупал ли Энди морфий? Ответ получили в течение какой-нибудь минуты: жена Пэйла повариха Дора Имбри – та женщина, которую я видел в форме служанки, когда вошел в комнату, сказала, что страдает невралгией лица, и поэтому у нее на кухне всегда лежала коробочка с таблетками морфия. Пользовалась она ими уже в течение месяца, а сейчас коробочка пропала. Энди, так же, как и все остальные, знал, где она лежит. Окружной прокурор приказал Нунану и Дайксу обыскать весь дом и найти эту коробочку. Дом обыскали, но ничего не нашли. Коттедж, где жил Энди, тоже перерыли сверху донизу, но там тоже ни коробочки, ни таблеток морфия не оказалось.
Алиби всех живущих в доме вроде бы не вызывало сомнений, и только Энди Красицкий оставался подозреваемым лицом номер один.
Сам он утверждал, что во время последнего свидания с Дими в оранжерее в полдень она не только согласилась наконец-то выйти за него замуж, но, поскольку Энди собирался принять предложение Вульфа, они договорились, что Дими оставит работу у Дитмайков и переедет с ним в Нью-Йорк. Только просила пока никому об этом не говорить. Последний раз видел он Дими где-то около девяти часов, когда у него был обычный вечерний осмотр оранжереи.
Дими вошла туда через дверь, соединяющую жилой дом с оранжереей. Они осмотрели цветы, поболтали, а затем пошли в рабочую комнату взять пиво, которое Дими принесла с собой из кухни. В одиннадцать часов она пожелала ему доброй ночи и через ту же дверь вернулась в гостиную. Больше он ее не видел.
Таков был рассказ Энди.
По его словам, он тоже ушел из оранжереи через внешнюю дверь, вернулся к себе в коттедж и написал письмо Вульфу. Решил не ложиться в постель, поскольку был в страшном возбуждении от неожиданно привалившего ему счастья. И еще потому, что ему все равно надо было вставать в три часа. Поработал еще над своими заметками о размножении орхидей и упаковал вещи для отъезда. В три часа пошел в оранжерею, где к нему присоединился Гас Тренбл: тот должен был получить последний практический урок по окуриванию растений. После часа работы, заключавшейся в том, что была плотно закрыта дверь, соединяющая оранжерею с гостиной, заперта внешняя дверь и повешен плакат, предупреждающий об опасности, а затем открыт кран с цифагеном в рабочей комнате и закрыт через восемь минут, Гас вернулся домой, а Энди в свой коттедж.
Но и после этого, как сказал Энди, спать он не лег. В семь часов он вернулся снова в оранжерею, включил вентиляторы, открыл окна, запер дверь и лишь после этого вернулся к себе. Только тогда наконец-то лег спать. В 8.30 проснулся, быстро съел завтрак, чувствуя себя свежим, бодрым и готовым к дневной работе. Как раз в этот момент услышал стук в дверь, открыл и увидел Вульфа и меня.
Времяпровождение других по их отчетам выглядело не столь насыщенным и сложным.
Гас Тренбл провел весь вечер с девушкой в Белфорд Хиллс, расстался с ней в три часа утра, когда пришло время идти с Энди в оранжерею.
Пэйл и Дора Имбри поднялись в свою комнату около десяти вечера, послушали радио и легли спать.
Джозеф Дитмайк сразу же после обеда ушел на заседание у директора Северной Ассоциации вестчестерских налогоплательщиков, которое проходило в чьем-то доме в Северном Саломе, возвратился незадолго до полуночи и сразу лег спать.
Дональд после обеда с отцом и Дими Лауэр пошел в свою комнату, чтобы поработать за письменным столом. Когда его спросили, что пишет, он гордо сообщил: «Роман»…
Сибил была наверху, в комнате матери, которая в настоящее время уже в состоянии вставать и даже немного ходить, но еще не спускалась вниз. После того, как они там же обе поужинали, Сибил почитала вслух часа два, помогла матери раздеться, уложила в постель и ушла к себе.
Никто из них не видел Дими после обеда. На вопрос, не было ли необычным, что Дими вечером не пришла к своей пациентке, о которой должна была заботиться, они ответили, что Сибил всегда одна укладывала мать в постель.
На вопрос, знали ли они о морфии миссис Имбри, все ответили, что знали. Знали и где он хранится.
Они вынуждены были признать и то, что ни один известный факт не исключает возможности того, что кто-то из них где-то между одиннадцатью часами вечера и тремя часами утра мог подсыпать в пиво, приготовленное для Дими, морфий, и после того, как он оказал свое действие, перетащить девушку в оранжерею и затолкать ее под настил и занавеску. Такое предположение ни у кого не вызывало усиленного сердцебиения, кроме как у Доры Имбри. Дора оказалась настолько глупой, что принялась утверждать, будто не знала, что Энди собирается окуривать орхидеи в эту ночь. Правда, тут же взяла свои слова обратно, когда все напомнили ей, что предупреждение было сделано как обычно. Так что об окуривании знали все. Полицейские не заподозрили Дору ни в чем. Должен признаться, что я тоже ничего плохого о ней не подумал.
Никаких противоречивых показаний не было и в описании утра. У Дитмайков принято подниматься поздно и завтракать кому когда вздумается. Сибил завтракала наверху с матерью. Они никогда не ждали Дими утром, не требовалась она им и на этот раз. Но в восемь часов ее уже хватились и стали искать. Результатом поисков явилось собрание членов семьи в гостиной и попытка мистера Дитмайка вломиться в оранжерею, его призывы Энди.
Блюстителям закона, казалось бы, все было ясно. Никаких улик, ничего, что указывало бы на кого- нибудь, как вероятного убийцу, кроме Энди.
– И все же, кто-то лжет! – сказал Вульф.
Бен Дайкс поинтересовался:
– Кто и в чем?
– Откуда мне знать! – рассердился Вульф. – Это ваша обязанность, вот и ищите!
– Ищите сами, коли делать нечего! – огрызнулся лейтенант Нунан, – а мы, думаю, уже нашли.
Вульф спросил, чего ради Энди, если задумал убить Дими, выбрал способ и место убийства, которые прямо указывали бы на него? На это ответил, что поступил он так с расчетом: ни один суд присяжных не поверит, будто он такой дурак, чтобы действовать столь опрометчиво.
Конечно же, это был еще один пункт, о котором областной прокурор должен был хорошенько подумать.
Ради справедливости должен сказать, что ни один из вопросов Вульфа, заданных представителям закона, не остался без ответа. Но основа аргументов моего шефа носила весьма специфический характер и, очевидно, не казалась полиции убедительной. Так, ценитель орхидей и всяких других растений, Вульф считал, что невиновность Энди доказывает уже то, что горшок с каким-то редким цветком был опрокинут, а растение сломано. Если бы Энди действительно засовывал Дими под настил, то он сначала обязательно отодвинул бы горшок. А если бы даже, в силу большого возбуждения, и опрокинул его, то тут же поставил бы на место и восстановил бы привитую им веточку, в которую вложил столько труда и гордости… По мнению Вульфа для такого садовника, как Энди Красицкий, подобные действия являются «безусловным рефлексом». Ничто не могло бы помешать ему исполнить то, что он и сделал позднее даже в состоянии шока, в нашем присутствии, когда был обнаружен труп.
Но полицейским чиновникам чужда была фанатичная любовь к растениям таких истинных знатоков флоры, как Энди Красицкий и Ниро Вульф.
