…БУХ! БУХ! Громадные, оглушительные взрывы ворвутся в яркий свет дня и сомнут этот свет, как тяжелый молот сминает тонкую медь. И все в городе оторвутся от своих дел и посмотрят на север, в сторону Гэри, туда, где три цистерны вздымаются в небо как огромные, отмытые добела консервные банки. Карли Йейтс, старающийся всучить «плимут» двухлетней давности молодой паре с ребенком, застынет посреди торга и взглянет туда. Завсегдатаи «О’Тулса» и кондитерской сгрудятся снаружи, оставив на столиках свое пиво и горячий шоколад. В кафе его мать замрет перед кассовым аппаратом. Новенький парнишка в «Скрубба-Дубба» оторвется от фар, которые он протирал, и, забыв о резиновой перчатке на руке, будет неотрывно смотреть на север, когда этот жуткий, зловещий звук молотом обрушится на тонкую медь обычной дневной рутины: БУ-У-УХ! Вот что ему снилось.
Со временем он вошел в доверие, стал пользоваться кое-какими привилегиями, и, когда пришла эта странная болезнь, его послали работать в изолятор, а несколько дней назад больных уже не осталось, потому что все, кто болел, умерли. А те, что не умерли, сбежали, кроме молодого охранника Джейсона Деббинза, который уселся за руль тюремного прачечного фургона и застрелился.
И куда еще было ему идти, кроме как домой?
Ветерок легонько потрепал его по щеке, а потом затих.
Он чиркнул другой спичкой и уронил ее. Она приземлилась в маленькую лужицу бензина, и бензин загорелся. Язычки пламени были голубые. Они образовали аккуратный кружок наподобие короны вокруг обуглившейся спички в центре. Какое-то мгновение Мусорщик стоял и смотрел, застыв от восхищения, а потом быстро зашагал к лестнице, спиралью обматывавшей цистерну, оглядываясь через плечо. Насосная установка теперь виднелась сквозь волны поднимавшегося жара, она качалась из стороны в сторону как мираж. Голубые огоньки высотой не больше двух дюймов расширяющимся полукругом устремились к установке и открытой трубе. Страдания жука закончились. Он превратился в черный пепел.
Но ему вроде бы не хотелось этого. Ему смутно казалось, что теперь в его жизни могли появиться какие-то иные цель и смысл, что-то огромное и величественное. Поэтому он ощутил приступ страха и начал бегом спускаться по ступенькам, грохоча ботинками и быстро скользя рукой по крутому, покрытому ржавчиной поручню.
Все дальше вниз, кругами, прикидывая, через какое время займутся испарения, поднимающиеся из зева трубы, и жар, достигший такой силы, чтобы все вспыхнуло, ринется по жерлу трубы в брюхо цистерны.
Волосы отбросило со лба назад, по его лицу блуждала испуганная ухмылка, ветер ревел в ушах — он летел вниз. Он уже миновал полпути, несясь мимо букв СН двадцати футов высотой, светло-зеленых на фоне белоснежных цистерн. Вниз, скорее вниз! Стоило его мелькавшим ногам оступиться или зацепиться за что-нибудь, он полетел бы кувырком, как канистра с бензином, и кости его с треском ломались бы будто сухие ветки.
Земля — белые круги гравия вокруг цистерн и зеленая трава за ними — приближалась. Машины на парковочной стоянке обретали нормальные размеры. А он, казалось, все еще плывет, плывет во сне и никогда не спустится вниз — лишь бежит и бежит в никуда. Он был рядом с бомбой, у которой уже горел запал.
Высоко над его головой вдруг раздался хлопок, словно, от пятидюймовой петарды, запущенной на Четвертое июля. Послышался слабый звон, и что-то просвистело мимо него. С приступом острого и почти восторженного страха он увидел, что это кусок трубы, весь черный и искореженный до неузнаваемости от жара.
Он ухватился одной рукой за поручень и перекувырнулся через него, услышав, как что-то хрустнуло в запястье. Дикая боль пронзила руку до самого локтя. Он пролетел последние двадцать пять футов, приземлился на гравий и пополз. Гравий сдирал кожу с локтей, но он почти не чувствовал этого. Его переполнял стоном рвущийся наружу ликующий страх, и день казался удивительно ясным.
Мусорщик поднялся на ноги и, пустившись бежать, ухитрился повернуть голову назад и взглянуть наверх. Верхушка средней цистерны обзавелась желтой гривой волос, и грива эта росла с дикой быстротой. Все могло взорваться в любую секунду.
Он бежал изо всех сил. Сломанная в запястье правая рука безжизненно болталась. Он перескочил через бордюр парковочной стоянки, и его ноги зашлепали по асфальту.
Он пересек стоянку, его тень следовала за ним по пятам, и вот он уже понесся прямо по гравийной дорожке, протиснулся в полузакрытую калитку и снова оказался на шоссе 130. Он перебежал через шоссе и бросился в канаву на противоположной стороне, приземлившись на мягкую постель из опавших листьев и мокрого мха. Руки инстинктивно обхватили голову, а воздух, врываясь в легкие и вырываясь наружу, раздирал грудь словно острыми ножами.
Цистерна с бензином взорвалась. Не БУХ! а КА-УАП! — звук столь громкий и вместе с тем такой короткий и низкий, что он почувствовал, как его барабанные перепонки вдавливаются внутрь, а глазные яблоки выкатываются наружу от перепада атмосферного давления. Раздался второй взрыв, за ним третий; Мусорщик стал кататься по опавшим листьям, ухмыляясь и заходясь в беззвучном крике. Потом он сел, зажимая уши руками, и вдруг порыв ветра опрокинул его с такой силой, словно он был просто горсткой мусора.
Молодые деревца за ним гнулись до самой земли, их листья издавали свистящий шорох, как развевающиеся флажки в ветреный день. Одно или два переломились с легким треском, похожим на выстрел из духового пистолета. Обгоревшие куски цистерны начали падать по другую сторону шоссе, а некоторые угодили прямо на дорогу. Эти грохочущие куски металла со свисающими заклепками были такими же черными и искореженными, как первый кусок трубы.
КА-УАПППП!
Мусорщик снова уселся и увидал за парковочной стоянкой «Чири ойл» гигантский столп огня. Черный дым струился с его верхушки, поднимаясь на такую громадную высоту, на какой ветер был уже бессилен разорвать его и унести прочь. На огонь можно было смотреть, только почти полностью прикрыв глаза, а с противоположной стороны шоссе до него начал доходить жар, стягивающий кожу. Его глаза в знак протеста заслезились. Еще один горящий кусок металла, на сей раз больше семи футов в поперечнике, формой напоминавший алмаз, рухнул с неба, приземлившись в канаву футах в двадцати слева от него, и сухие листья на сыром мху мгновенно охватил огонь.
КА-УАППП-КА-УАППП!
Останься он здесь, он очень скоро превратился бы в скачущий и воющий клубок огня. Он поднялся на ноги и пустился бежать вдоль изгиба шоссе по направлению к Гэри; врывающийся в его легкие воздух становился все горячее и горячее. В нем появился привкус тяжелого металла. Время от времени Мусорщик щупал волосы, проверяя, не загорелись ли они. Сладковатый аромат бензина, казалось, окутывающий его с головы до ног, заполонил все вокруг. Обжигающий ветер рвал на нем одежду. Он чувствовал себя каким-то зверьком, пытавшимся вырваться из микроволновой печи. Дорога двоилась и троилась в его слезящихся глазах.
Раздался еще один громовой раскат, когда возрастающее давление воздуха разрушило здание офиса компании «Чири ойл». В воздухе зазвенели осколки стекла. Куски бетона и блочных панелей дождем посыпались с неба на дорогу. Свистящий кусок стали размером с четвертак и толщиной с брикет мороженого скользнул по рукаву рубахи Мусорщика, слегка оцарапав кожу. Этот кусок, которого хватило бы, чтобы превратить его голову во фруктовое желе, упал к самым его ногам и откатился в сторону, оставив после себя на шоссе приличную выбоину. Наконец Мусорщик очутился за пределами зоны «града» но продолжал бежать, и кровь стучала у него в голове, словно сам мозг облили бензином и подожгли.
КА-УАПП!
Взорвалась еще одна цистерна; сопротивление воздуха впереди него, казалось, исчезло, и громадная теплая рука мягко толкнула его в спину — рука, плотно облегающая каждую линию его тела с головы до пят; она
Сзади раздалась целая серия взрывов; снаряды Господа взлетали вверх в пламени праведности,
