— Эй! — заорал он, когда стих низкий, похожий на гонг звон решетки. — Эй, я хочу выйти! Хочу убраться отсюда к е…не матери, понятно? Эй, черт бы вас побрал,
Он умолк и прислушался к затихающему эхо. На мгновение наступила полная тишина, а потом с другого конца коридора донесся восторженный хриплый ответ:
— Мама! Сюда, мама! Я здесь!
Он уселся на койку, приподнял матрас и вытащил оттуда кусок черствою хлеба. Поколебавшись, он добавил к нему пригоршню фиников, говоря себе, что должен сберечь их, но тем не менее вытряхивая их себе на ладонь. Он съел их все, один за другим, оставив хлеб напоследок, чтобы избавиться от гнилого фруктового привкуса во рту.
Покончив с этим жалким подобием пищи, он рассеянно подошел к правой стороне своей камеры, поглядел вниз, и издал вопль отвращения. Туловище Траска лежало на койке, а ноги свешивались на пол. Штаны слегка задрались, обнажив щиколотки над тюремными тапочками. Большая лоснящаяся крыса закусывала ногой Траска. Ее отвратительный розоватый хвост аккуратно обвивался вокруг серого туловища.
Ллойд побрел в противоположный угол своей камеры и подобрал ножку от койки. Потом он вернулся назад и постоял секунду, опасаясь, не заметит ли его крыса и не решит ли отправиться туда, где общество не такое оживленное. Но крыса сидела к нему спиной и, насколько Ллойд мог судить, даже не подозревала о его существовании. Ллойд прикинул на глаз расстояние и решил, что ножка прекрасно дотянется.
— Ух! — рыкнул Ллойд и замахнулся ножкой. Ножка придавила крысу к ноге Траска, и тот с глухим стуком упал со своей койки. Крыса лежала на боку, оглушенная, и едва дышала. Капельки крови появились на ее усиках. Ее задние лапки шевелились, словно маленький крысиный мозг велел им убегать, но сигналы, идущие по позвоночнику, все перепутались. Ллойд нанес ей еще один смертельный удар.
— Вот тебе, гнусная тварь, — произнес он и, положив ножку на пол, побрел к своей койке. Ему было жарко, он испытывал страх и чувствовал, что вот-вот расплачется. Он обернулся через плечо и крикнул:
— Ну каково тебе в крысином аду, ты, трупоед вонючий?
— Мама! — радостно вскричал в ответ знакомый голос. — Мамааа!
—
— Мама? — произнес голос с некоторым сомнением, а потом умолк.
Ллойд начал всхлипывать. Он плакал и как мальчишка тер глаза кулаками. Ему хотелось съесть сандвич со стейком, хотелось поговорить со своим адвокатом, хотелось выбраться отсюда.
Наконец он улегся на койку, прикрыл одной рукой глаза и принялся мастурбировать. Способ уснуть — ничуть не хуже любого другого.
Когда он проснулся, было пять часов вечера, и в коридоре царила мертвая тишина. Словно в тумане Ллойд слез с койки, которая теперь накренилась как пьяная на тот бок, откуда была выдернута одна опора. Он подобрал валявшуюся на полу ножку, приготовился к крикам
— Эй, есть здесь кто-нибудь? — срывающимся голосом крикнул Ллойд.
Никакого ответа. Нет даже крика:
Ллойд со звоном уронил ножку кровати, вернулся к койке, перевернул матрас и провел ревизию своих-запасов. Оставалось еще два куска хлеба, две пригоршни фиников, полупротухшая свиная отбивная и кусочек болонской копченой колбасы. Он разломал колбасу надвое и съел большую часть, но это только раздразнило его аппетит.
— Больше нельзя, — прошептал он, а потом обглодал остаток свинины с косточки, обзывая себя разными словами и плача. Он умрет здесь, как умер кролик в своей клетке, как умер Траск в своей камере.
Траск.
Он долго и задумчиво смотрел в камеру Траска, наблюдая, как кружатся над ним мухи, взлетая и снова садясь. На физиономии старины Траска образовался целый международный аэропорт Лос-Анджелеса. В конце концов Ллойд взял ножку от койки, подошел к решетке и просунул ножку между прутьями. Встав на цыпочки, он сумел дотянуться ножкой до тела крысы и подтащить его к своей камере.
Когда крыса очутилась достаточно близко, Ллойд встал на колени и перетащил крысу на свою сторону. Он поднял ее за хвост и долго держал ее раскачивающееся тело у себя перед глазами. Потом он сунул ее под матрас, куда не могли добраться мухи, положив ее мягкое тело отдельно от остатков своих запасов. Он долго и пристально смотрел на крысу, прежде чем дал матрасу опуститься на место и милосердно скрыть ее от его глаз.
— На всякий случай, — прошептал в тишине Ллойд Хенрид. — На всякий случай, только и всего.
Потом он забрался на другой конец койки, подтянул колени к подбородку и застыл.
Глава 33
Без двадцати двух минут девять по часам, висящим перед кабинетом шерифа, погас свет.
Ник Андрос читал книгу в бумажной обложке, которую нашел на полке в аптеке, — готический роман про испуганную гувернантку, думающую, что в пустынном замке, где она должна была учить сыновей красивого хозяина, живет призрак. Хотя он не дочитал книгу даже до половины, Ник уже знал, что призраком была жена красивого хозяина, по всей видимости, запертая в мансарде и окончательно спятившая.
Когда погас свет, он ощутил сильный толчок сердца в груди, и где-то в глубине его рассудка — оттуда, где притаились в ожидании кошмары, мучившие его теперь всякий раз, стоило ему только заснуть, — зашептал голосок:
Он положил книжку на стол и вышел на улицу. В небе еще догорал последний дневной луч, но сумерки почти совсем сгустились. Ни один уличный фонарь не светился. Флюоресцентные лампы в аптеке, горевшие день и ночь, тоже погасли. Глухой рокот за дверцами распределительных щитов затих — Ник удостоверился в этом, положив ладонь на один из щитов и не ощутив ничего, кроме неподвижного дерева. Вибрация, бывшая для него своего рода слуховым ощущением, исчезла.
В подсобке возле кабинета шерифа хранились свечи, целая коробка, но мысль о них не принесла Нику успокоения. Исчезновение огней выбило его из колеи, и теперь он стоял, глядя на запад, и молча молился, чтобы свет не покидал его, не оставлял одного на этом темном кладбище.
Но свет исчез. В десять минут десятого Ник уже не мог больше надеяться, что в небе осталось хоть одно пятнышко света. Он вернулся в контору шерифа и пошел в подсобку за свечами. Он шарил на одной из полок в поисках нужной коробки, когда дверь за его спиной распахнулась, и в комнату с черным опухшим лицом и перстнем, по-прежнему блестевшем на пальце, ввалился Рей Буд. Он целую неделю отсиживался в лесу неподалеку от городка с той самой ночи на 22 июня. К утру 24-го он почувствовал себя больным, и наконец сегодня вечером голод и страх за свою жизнь привели его в город, где он не застал никого, кроме этого немого придурка, который втянул его во всю эту заваруху. Немой шел по городской площади с таким видом, словно весь город, где Рей прожил большую часть своей жизни, принадлежал лично ему, пистолет шерифа торчал из кобуры, пристегнутой к его правому бедру. Может, он и впрямь думал, что
