Выйдя от нее, он сразу же отправился в закусочную на стоянке грузовиков. На окне криво висела табличка ЗАКРЫТО. Он обогнул здание и подошел к жилому автофургону на заднем дворе, но в нем не горел свет и он был заперт. На стук Ника никто не ответил. Учитывая обстоятельства, он решил, что вправе совершить взлом и проникнуть внутрь — в кассе шерифа хватит денег, чтобы возместить ущерб.

Он разбил стекло возле замка и вошел в закусочную. Место выглядело мрачно даже с зажженным светом: темный, безжизненный музыкальный автомат, ни души перед бильярдным столом и игровыми автоматами, никого за столиками и у стойки. Гриль был накрыт чехлом.

Ник прошел на кухню, поджарил на газовой плите несколько гамбургеров и сложил их в пакет. К ним он добавил бутылку молока и половину яблочного пирога, который, накрытый пластиковой крышкой, лежал на стойке. Потом он отправился в тюрьму, оставив на стойке записку, объясняющую, кто сюда проник и почему.

Винс Хоуган был мертв. Он лежал на полу своей камеры посреди разбросанного тающего льда и мокрых полотенец. У него была расцарапана шея, словно перед смертью он сопротивлялся какому-то незримому душителю. Кончики его пальцев были в крови. Над ним с жужжанием кружились мухи. Его шея почернела и раздулась до размеров автомобильной камеры, которую какой-то безголовый ребенок накачал до такой степени, что еще немного, и она бы лопнула.

— Ну теперь-то ты нас выпустишь? — спросил Майк Чилдресс. — Он помер. Теперь ты доволен, немой ублюдок? Что, отомстил? Теперь и он подцепил это. — Он указал на Билли Уорнера.

Билли выглядел перепуганным. Его шея и щеки покрылись красными лихорадочными пятнами, рукав рубашки, которым он беспрестанно утирал нос, задубел от соплей.

— Это ложь! — истерично заголосил он. — Ложь, ложь, поганая ложь! Это л… — Он неожиданно начал чихать, согнувшись пополам и исходя слюной и слизью.

— Вот видишь? — спросил Майк. — А? Доволен, малохольный немой ублюдок? Выпусти меня отсюда! Оставь его здесь, если хочешь, а меня выпусти. Это же убийство чистой воды! Хладнокровное убийство!

Ник покачал головой, и Майк забился в истерике. Он со всей силы бросался на прутья решетки, разбивая в кровь лицо и костяшки пальцев. Он дико выкатывал глаза каждый раз, когда ударялся лбом о решетку.

Ник подождал, пока тот не выдохнется, а потом с помощью швабры протолкнул подносы с едой в щель над полом камер. Билли Уорнер с минуту тупо смотрел на него, затем начал есть.

Майк швырнул свой стакан молока в решетку. Стакан разбился, и молоко брызнуло во все стороны. Он запустил оба гамбургера в испещренную надписями заднюю стену камеры. Один из них припечатался к стене посреди разлетевшихся фейерверком горчицы, кетчупа и соуса. Получилась гротескно живописная картина, что-то вроде творений Джексона Поллока. Он стал топтать свой яблочный пирог, танцуя на нем буги-вуги и расшвыривая во все стороны куски от него. Белая пластиковая тарелочка треснула.

— Я объявляю голодовку! — завопил он. — Херову голодовку! Не буду ничего жрать! Скорее ты съешь мою задницу, прежде чем я съем что-нибудь из того, что ты мне притащишь, долбаный глухонемой недоделок! Ты будешь…

Ник отвернулся, и сразу наступила тишина. Напуганный, он вернулся в контору, не представляя, что предпринять дальше. Если бы он умел водить машину, он бы сам отвез их в Камден. Но он не умел. И нужно было подумать, что делать с Винсом. Он не мог так просто оставить его лежать на полу, облепленного мухами.

В кабинете шерифа было еще две двери. За одной был шкаф для одежды. Другая скрывала ведущую вниз лестницу. Ник спустился по ней и оказался в помещении, которое могло использоваться и как подвал, и как склад. Там было прохладно. По крайней мере на первое время сгодится.

Он вернулся наверх. Майк, сидя на полу, угрюмо подбирал раздавленные куски яблочного пирога, сдувал с них пыль и отправлял в рот. Он даже не взглянул на Ника.

Ник обхватил тело Винса и попытался поднять его. От исходившего от него тошнотворного запаха у Ника скрутило желудок. Винс был чересчур тяжелым для Ника. С минуту он беспомощно смотрел на труп и вдруг заметил, что двое остальных, подойдя к своим решетчатым дверям, с каким-то боязливым любопытством наблюдали за происходящим. Ник догадывался, о чем они думали. Винс как-никак был одним из них, может, и жалкий трепач, но все же их кореш. Он сдох будто угодившая в ловушку крыса от какой-то непостижимой, жуткой, быстро прогрессирующей болезни. Ник не в первый раз задавался вопросом, когда же он сам начнет чихать и у него появится жар и раздует шею.

Он ухватился за мясистые руки Винса и волоком потащил его из камеры. Тяжелая голова Винса запрокинулась, и, казалось, в его глазах, смотревших на Ника, застыла немая мольба быть поосторожнее и не трясти его слишком сильно.

Потребовалось десять минут, чтобы стащить увесистое тело Винса вниз по крутой лестнице. Тяжело дыша, Ник уложил его на бетонный пол под флюоресцентными лампами и быстро накрыл взятым из камеры потрепанным армейским одеялом.

Потом он попытался уснуть, но сон пришел к нему лишь под утро, когда 23-е число уже сменилось 24 -м. Это было вчера. Он всегда видел очень яркие, живописные сны, которые порой пугали его. Ему редко снились откровенные кошмары, но последнее время все чаще и чаще его стали посещать какие-то зловещие сны, рождавшие ощущение, что люди в них на самом деле являются не совсем такими, как кажутся, и что нормальный мир превратился в место, где за наглухо занавешенными окнами приносят в жертву младенцев, а в запертых подвалах безостановочно ревут громадные черные машины.

И конечно, он очень боялся за себя, боялся, что однажды; проснется таким же больным, как и другие.

Ему удалось немного поспать. И он увидел сон, который ему недавно уже снился: кукурузное поле, аромат молодых побегов и такое чувство, будто рядом что-то — или кто-то — очень доброе и спасительное. Чувство дома. И вдруг оно сменилось ледяным ужасом, когда он понял, что кто-то, прячась в кукурузе, наблюдает за ним. Он подумал: «Ба, да это ласка крадется в курятник!» И с первыми лучами солнца проснулся весь в поту.

Он включил кофеварку и пошел проверить двух своих заключенных.

Майк Чилдресс был в слезах. За его спиной по-прежнему висел прилипший к стене гамбургер.

— Теперь ты доволен? Я тоже это подцепил. Тебе ведь этого хотелось? Такова твоя месть? Ты только послушай, я дышу как чертов товарняк на подъеме!

Но Ника прежде всего интересовал Билли Уорнер, который лежал без сознания на своей койке. Его шея раздулась и почернела, а грудь конвульсивно вздымалась.

Ник поспешно вернулся в контору, взглянул на телефон и в приступе вины и ярости сбросил этот бесполезный предмет со стола на пол. Он выключил кофеварку, выскочил на улицу и побежал к дому Бейкеров. Казалось, он целый час звонил в дверь, прежде чем ему открыла закутанная в халат Джейн. От жара у нее на лице снова проступила испарина. Она не бредила, но говорила медленно и нечетко. У нее обметало губы.

— Ник. Входи. Что случилось?

Вчера вечером умер В. Хоуган. Похоже, Уорнер тоже умирает. Он в ужасном состоянии. Доктор Соумз не приходил?

Она покачала головой, поежилась от легкого сквозняка, чихнула и пошатнулась. Ник обнял ее за плечи и повел к стулу. Он написал:

Вы можете позвонить ему от моего имени?

— Конечно. Принеси мне телефон, Ник. Кажется… ночью мне опять стало хуже.

Он принес телефон, и она набрала номер приемной доктора Соумза. После того как она прождала у трубки с полминуты, он понял, что ответа не будет.