Где-то далеко на западе, за Скалистыми горами, даже невидимыми на горизонте, она почувствовала, как глаз, какой-то сверкающий глаз вдруг широко открылся и повернулся по направлению к ней, выискивая что-то. И так ясно, словно слова были произнесены вслух, она услышала
— Он знает, что я здесь, — прошептала она в темноте ночи. — О Господи, помоги мне. Помоги мне сейчас и не оставляй нас всех на произвол судьбы.
Волоча за собой мешок, она вновь зашагала к дому.
Они появились через два дня, 24 июля. Она не успела приготовиться так, как хотела, она снова обессилела и могла ковылять лишь с помощью своей трости. С невероятным трудом поднимала она воду из колодца. На следующий день после разделки кур и истории с ласками она в полном изнеможении надолго заснула. Ей приснилось, что она стоит на какой-то высокой и холодной тропинке в самом сердце Скалистых гор, западнее Континентального раздела. Шоссе 6 лентой вилось между высокими скалами, из-за которых солнце могло заглядывать сюда лишь в короткий промежуток времени — от десяти сорока утра до двенадцати пятидесяти. В ее сне был не день, а стояла кромешная безлунная тьма. Где-то выли волки. И неожиданно среди всей этой тьмы открылся глаз, который перекатывался с одной стороны на другую, пока ветер грустно и одиноко шелестел верхушками сосен и горных голубых елей. Это был он, и он искал ее.
Она пробудилась от этой долгой тяжелой дремы, чувствуя себя еще более уставшей, чем когда ложилась, и снова стала молить Бога, чтобы Он отпустил ее или по крайней мере изменил то направление, в котором велел ей идти.
Но это не имело значения. Рано или поздно, когда тот человек ощутит, что достаточно силен, он пойдет искать тех, кто противостоит ему. Если не в этом году, то в следующем. Собаки исчезли, унесенные чумой, но волки остались в стране высоких гор, готовые служить исчадию Сатаны.
И не одни только волки станут служить ему.
В тот день, когда ее гости наконец прибыли, она начала работать с семи утра, таская поленья по два сразу, пока печка не разогрелась, а корзина для дров не наполнилась доверху. Господь подарил ей облачный прохладный денек, к первый за несколько недель. К вечеру может пойти дождь. По крайней мере так говорило ее бедро, сломанное в 1958-м.
Сначала она испекла пироги, использовав содержимое консервных банок с полок ее кладовки и свежий ревень с клубникой из сада. Клубника, хвала Господу, как раз поспела, и радостно было сознавать, что она не пропадет напрасно. От самого процесса стряпни она почувствовала себя лучше, потому что приготовление пищи — это жизнь. Пирог с голубикой, два с клубникой и ревенем и один яблочный.
Их запах заполнил всю кухню. Она поставила их на подоконники остывать, как делала всю свою жизнь.
Тесто удалось ей на славу, хотя трудно было обойтись без свежих яиц — а ведь она же была там, в самом курятнике, так что, кроме себя, винить некого. С яйцами там или без, но еще до полудня маленькая кухонька с ее бугристым полом и выцветшим линолеумом наполнилась запахом жарившихся кур. Внутри стало довольно жарко, и она выбралась на крыльцо, чтобы прочитать свою ежедневную порцию страниц, обмахивая лицо последним экземпляром «Верхней комнаты» как веером.
Курочки получились просто замечательные. Кто-нибудь из парней сходит и нарвет ей пару дюжин сладких кукурузных початков, и они прекрасно поедят на свежем воздухе.
Завернув курочек в бумажные полотенца, она вышла на заднее крыльцо со своей гитарой, уселась там и начала играть. Она спела все свои любимые гимны; ее высокий дрожащий голос разносился далеко в неподвижном воздухе.
Музыка звучала для нее так чудесно (даже несмотря на то, что ухо ее уже не позволяло быть уверенной в правильном звучании гитары), что она играла один гимн за другим.
Принявшись за «Мы идем к Сиону», она услыхала звук мотора, доносившийся до нее с севера, с окружного шоссе. Она прекратила пение, но пальцы ее продолжали рассеянно перебирать струны, пока она прислушивалась, склонив голову. Едут, да, Господи, они отыскали дорогу. И теперь ей уже были видны клубы пыли, поднятой грузовиком, когда тот съехал с асфальта и двинулся по грунтовой дороге, ведущей к ее крыльцу. Ее всю охватило сильнейшее ликующее возбуждение, и она обрадовалась, что надела сегодня все самое лучшее. Она поставила гитару между колен и вглядывалась вдаль, заслонив глаза ладонью, хотя солнца все еще не было.
Вот уже звук мотора стал гораздо громче, и через мгновение там, где кукуруза расступалась, давая проход стаду Кэла Гуделла…
Да, она увидала его — медленно движущийся фермерский грузовик «шевроле». Кабина была полна; ей показалось, там сидело четверо (а с зоркостью у нее все было в порядке даже в ее сто восемь), и еще в кузове пристроились трое, которые стоя смотрели вперед поверх кабины. Ей был виден худощавый блондин, девушка с рыжими волосами, а в середине… Да, это был он — парнишка, только-только заканчивающий учиться тому, как быть мужчиной. Темные волосы, узкое лицо, высокий лоб. Он увидел ее, сидящую на крыльце, и принялся энергично махать рукой. Мгновением позже к нему присоединился блондин. Рыжеволосая девушка просто смотрела на нее. Матушка Абагейл тоже подняла руку и махнула им в ответ.
— Спасибо Тебе, Господи, за то, что привел их, — хрипло пробормотала она. Теплые слезы струились у нее по щекам. — Бог мой, как же я благодарна Тебе.
Грузовик, подпрыгивая и дребезжа, свернул во двор. На мужчине за рулем была надета соломенная шляпа с голубой бархатной лентой и воткнутым в нее громадным пером.
— Иииииии-
Он надавил на гудок. С ним в кабине сидел мужчина лет пятидесяти, женщина того же возраста и маленькая девчушка в красной плисовой курточке. Девчушка застенчиво махала одной ручкой; большой палец другой надежно покоился у нее во рту.
Темноволосый молодой человек с повязкой на глазу — Ник — соскочил с грузовика, прежде чем тот успел остановиться. Он покачнулся, но удержался на ногах и медленно пошел прямо к ней. Лицо его было серьезно, но здоровый глаз светился радостью. Он остановился у крыльца и с любопытством оглядел дворик, дом, старое дерево с качелями из старой шины. Но главным образом он смотрел на нее.
— Привет, Ник, — сказала она. — Рада видеть тебя. Хвала Господу.
Он улыбнулся, и по щекам его потекли слезы. Он поднялся по ступенькам, подошел к ней и взял ее за руки. Она подставила ему свою морщинистую щеку, и он нежно поцеловал ее. Грузовик остановился позади него, и все вышли из машины. Мужчина, сидевший за рулем, держал на руках девчушку в красной курточке; на правой ножке у нее была гипсовая повязка, ее ручонки крепко обвивали загорелую шею водителя. Рядом с ним стояла пятидесятилетняя женщина вместе с рыжей девушкой и светловолосым бородатым парнем. С ним что-то не так, подумала Матушка Абагейл, он слабоумный. Последним в ряду стоял еще один мужчина, который ехал в кабине. Он протирал стекла своих очков в стальной оправе.
Ник пристально смотрел на нее, и она кивнула.
— Вы все сделали верно, — сказала она. — Господь привел вас сюда, а Матушка Абагейл сейчас вас накормит. Вы все желанны здесь! — добавила она, повысив голос. — Мы не можем долго оставаться тут, но,
