Надин устала. Казалось, это был самый длинный день во всей ее жизни. Дважды она почувствовала, что их засекли: один раз возле Стратфорда и второй — на границе Мэна и Нью-Хэмпшира, когда он оглянулся и окликнул их. Что касается ее, то ей было все равно — засекли их или нет. Этот человек не был сумасшедшим, как тот, который проходил мимо большого белого дома десять дней назад. Тот был солдат, весь увешанный пистолетами, гранатами и ленточными патронташами. Он смеялся, плакал и грозился отстрелить яйца у какого-то лейтенанта Мортона. Лейтенанта Мортона нигде поблизости не было видно, что, вероятно, для него же являлось благом, если только он еще не умер. Джо тоже испугался солдата.

— Джо?

Она огляделась.

Джо пропал.

А она была на грани сна и бодрствования. Она откинула одеяло и встала, морщась от боли во всем теле. Когда она в последний раз так долго ездила на велосипеде? Пожалуй, никогда. И потом, это постоянно действующее на нервы старание держаться золотой середины. Если они подберутся слишком близко, он увидит их, и это огорчит Джо. Если же они слишком отстанут, он может съехать с шоссе 9 на другую дорогу, и они потеряют его. Это расстроило бы ее. Ей не приходило в голову, что Ларри мог сделать круг и оказаться позади них. К счастью (по крайней мере для Джо), Ларри это тоже так и не пришло в голову.

Она неустанно твердила себе, что Джо привыкнет к мысли, что они не могут быть одни. Если они останутся в одиночестве, то умрут. Джо привыкнет к этой мысли; в предыдущей своей жизни он существовал не в безвоздушном пространстве, точно так же, как и она сама. Окружение людей, безусловно, было для них привычным и само собой разумеющимся.

— Джо, — снова тихонько позвала она.

Он мог пробираться сквозь кусты так же тихо, как вьетконговский партизан, но за последние три недели ее слух привык к нему, а нынешней ночью, на ее везенье, взошла луна. Она услышала слабый шорох и хруст гравия и поняла, куда он шел. Не обращая внимания на ноющую боль во всем теле, она двинулась за ним. Было четверть одиннадцатого.

Они разбили лагерь (если можно дна одеяла на траве назвать лагерем) за гриль-баром Норт-Берунка, напротив главного магазина, спрятав велосипеды в гараже за ресторанчиком. Человек, за которым они следовали, поел на школьной игровой площадке на противоположной стороне улицы («Ручаюсь, если бы мы пошли туда, он поделился бы с нами своим ужином, Джо, — осторожно сказала она. — Еда горячая… и разве не вкусно пахнет? Уж точно получше этой копченой колбасы». Но глаза Джо распахнулись так широко, что белки невероятно обнажились, и он грозно ткнул ножом в сторону Ларри), а потом покатил вверх по шоссе к дому с застекленной верандой. По тому, как он управлял велосипедом, ей показалось, что он слегка пьян. Теперь он спал на веранде выбранного им дома.

Она ускорила шаг, морщась всякий раз, когда в ступни ей врезались мелкие камешки. Слева стояли дома, и она пошла к их лужайкам, превратившимся теперь в нескошенные поля. Трава, тяжелая от росы и сладко пахнувшая, касалась ее голых ног. Это заставило ее вспомнить то время, когда она бежала с парнем по такой же траве, но луна в небе была тогда полной, а не на исходе, как сейчас. Она ощущала сладкий, горячий ком возбуждения внизу живота и то, как наливаются, набухают от желания ее зрелые груди. Луна пьянила ее точно так же, как трава, орошавшая ее ноги ночной влагой. Она тогда знала, что, если парень догонит ее, она позволит ему лишить ее девственности. Она неслась, как индеец, через кукурузное поле. Поймал он ее тогда? Какое это теперь имело значение?

Она побежала быстрее по асфальтированной дорожке, в темноте сверкавшей как лед.

Джо был там — стоял перед застекленной верандой, на котором спал тот мужчина. Его белые трусы ярким пятном выделялись в темноте; кожа мальчика была такой темной, что при первом взгляде казалось, что трусики висели сами по себе или их надел человек-невидимка Герберта Уэллса.

Джо был из Эпсома, она знала это, потому что там его нашла. Сама Надин была из Южного Барнстеда — городка, расположенного в пятнадцати милях к северо-востоку от Эпсома. Она методично занималась поиском других здоровых людей, не желая покидать насовсем свой дом в родном городке, — бродила концентрическими кругами, все увеличивая радиус. Нашла она одного лишь Джо — в бреду, с температурой от укуса какого-то зверька, судя по размеру, крысы или белки. Он сидел на лужайке перед домом в Эпсоме в одних трусиках, с зажатым в руке ножом, как дикарь из каменного века или умирающий, но все еще опасный пигмей. Раньше ей уже приходилось сталкиваться с заражениями. Она затащила его в дом. Его собственный? Ей казалось, что да, но она так никогда и не узнала наверняка, поскольку Джо ничего ей не сказал. В доме было полно трупов: отец, мать и трое детей, самому старшему — около пятнадцати. Она отыскала в городке кабинет врача, где были дезинфицирующие средства, антибиотики и бинты. Она не знала-точно, какими антибиотиками нужно воспользоваться, и понимала, что может убить его, если неправильно выберет лекарство, но, если она ничего не сделает, он и тогда умрет. Укус был на щиколотке, распухшей до размера водопроводной трубы. Удача улыбнулась ей. Через три дня опухоль прошла и температура упала. Мальчишка поверил ей. И явно не поверил бы никому, кроме нее. Просыпаясь по утрам, она чувствовала, как он прижимается к ней. Они перебрались в большой белый дом. Она называла его Джо. Его звали иначе, но за время ее работы учительницей любая маленькая девочка, имени которой она не знала, всегда была для нее Джейн, а любой маленький мальчик — Джо. Мимо дома, смеясь и плача, прошел солдат, искавший лейтенанта Мортона. Джо хотел выбежать и убить его ножом. А теперь этот мужчина. Она боялась отнять у него нож, потому что он был талисманом Джо. Попытка сделать это могла обернуться тем, что он мог напасть на нее. Он всегда спал, не выпуская его из рук, и однажды ночью, когда она попробовала высвободить его — скорее чтобы посмотреть, сможет ли она сделать это, чем на самом деле вытащить, — он мгновенно проснулся, без единого звука или движения. Только что он крепко спал, а в следующее мгновение эти серо-голубые немигающие глаза с китайским разрезом уставились на нее с холодной злобой. С рычанием он потянул нож к себе. Он не разговаривал.

Теперь, стоя на крыльце, он то поднимал нож, то опускал его, издавая горлом низкие рычащие звуки и тыкая ножом по направлению стекла. Вероятно, накачивал себя, чтобы броситься внутрь.

Она подошла к нему сзади, особо не стараясь идти тихо, но он не услышал ее — Джо был затерян в своем собственном мире. В следующее мгновение, сама не отдавая себе отчет в том, что делает, она крепко обхватила рукой его запястье и с силой повернула против часовой стрелки.

Джо издал шипящий вскрик, и Ларри Андервуд негромко всхрапнул во сне, перевернулся на другой бок, а потом снова затих. Нож упал на траву между ними, и на его блестящем лезвии сверкнуло множество крошечных отражений серебряной луны. Они были похожи на светящиеся снежинки.

Он уставился на нее злым, обиженным и недоверчивым взглядом. Надин твердо посмотрела на него и указала в ту сторону, откуда они пришли. Джо яростно замотал головой. Он указал на застекленную дверь, темную лампу и спальный мешок за дверью. Он сделал пугающий недвусмысленный жест, проведя большим пальцем себе по горлу, у самого кадыка. Потом ухмыльнулся. Никогда раньше Надин не видела, чтобы он ухмылялся, и это испугало ее. Даже если бы эти сверкающие белизной зубы оказались с заостренными концами, ухмылка не стала бы более жестокой.

— Нет, — тихо сказала она. — Или я разбужу его сейчас.

Джо застыл в ужасе и быстро помотал головой.

— Тогда пошли обратно со мной. Спать.

Он глянул вниз, на нож, а потом снова на нее. Ярость исчезла, по крайней мере на время. Теперь он стал обыкновенным потерявшимся маленьким мальчиком, который хотел своего медвежонка или потрепанное одеяльце, доставшееся ему с самой колыбели. Надин смутно понимала, что сейчас, возможно, наступило самое время заставить его бросить нож — стоит ей покачать головой и сказать твердое «нет». Но что потом? Станет он вопить? Он вопил после того, как безумный солдат скрылся из виду. Вопил и вопил, издавая высокие нечленораздельные крики ужаса и ярости. Хотела ли она познакомиться с человеком, спавшим в мешке, ночью и под такие вопли, звенящие в его и ее ушах?

— Ты пойдешь со мной обратно?

Джо кивнул.

— Ладно, бери, — тихо произнесла она. Он быстро наклонился и подобрал нож.

Они вернулись вместе, и он доверчиво улегся рядом с ней — конфликт был забыт, хотя бы на время. Он обвил ее руками и заснул. Она почувствовала старую знакомую боль в животе — боль, гораздо более глубокую и всеобъемлющую, чем та, которая появлялась от физической нагрузки. Это была женская боль, и