алмаз, — но и для него нет — разве только он спасёт нас всех.
— Ты в самом деле хочешь отдать всё в руки человеческого ребенка?
— Я хочу этого.
А потом она тихо добавила:
— Или ты знаешь другой выход?
Долгое время стояла тишина, пока глухой голос Старика не проговорил:
— Нет.
Он стоял, низко склонившись над книгой, в которой записывал. Его лицо, закрытое капюшоном, уже нельзя было разглядеть.
— Тогда делай то, о чём я тебя просила!
Старик с Блуждающей Горы подчинился воле Девочки Императрицы и начал рассказывать Бесконечную историю сначала. В этот момент сияние, исходившее от страниц книги, поменяло цвет. Оно стало красноватым, как буквы, которые теперь появлялись под карандашом Старика. Его монашеская ряса и капюшон тоже были теперь медно-красного цвета. И пока он писал, звучал его низкий голос.
Бастиан тоже слышал его совершенно отчетливо.
И всё же первые слова, сказанные Стариком, были непонятны. Они звучали примерно так: «Таиравкитна реднаерок дарнок лрак ниязох».
«Странно, — подумал Бастиан, — почему Старик вдруг заговорил на другом языке? Может быть, это магическая формула?»
Голос Старика продолжал звучать, и Бастиан невольно прислушался.
«Эту надпись можно было прочитать на стеклянной двери маленькой книжной лавочки, но, разумеется, только если смотреть на улицу из глубины полутемного помещения.
Снаружи было серое промозглое ноябрьское утро и дождь лил как из ведра. Капли сбегали по изгибам букв, по стеклу, и сквозь него ничего не было видно, кроме пятнистой от сырости стены дома на противоположной стороне улицы».
«Эта история мне незнакома, — подумал Бастиан несколько разочарованно, — её вообще нет в той книге, которую я читал. Ну да, теперь ясно, что я всё это время ошибался. А я уж было поверил, что Старик начнёт рассказывать Бесконечную историю с самого начала».
«Вдруг дверь распахнулась, да так порывисто, что маленькая гроздь желтых медных колокольчиков, висевшая над нею, яростно затрезвонила и долго не могла успокоиться.
Переполох этот вызвал маленький толстый мальчик лет десяти или одиннадцати. Мокрая прядь темно-каштановых волос падала ему на глаза, с промокшего насквозь пальто стекали капли. На плече у него была школьная сумка. Мальчик был немного бледен, дышал прерывисто, и, хотя до этой минуты, видно, очень спешил, теперь застыл как вкопанный в дверном проеме»…
Пока Бастиан это читал и одновременно слышал глухой голос Старика с Блуждающей Горы, у него гудело в ушах и рябило в глазах.
То, что здесь рассказывалось, была его собственная история! И она была в Бесконечной истории. Он, Бастиан, оказался действующим лицом этой книги, а до сих пор он считал себя только её читателем! И кто знает, может, прямо сейчас про него читает другой читатель, который тоже считает себя только читателем — и так до бесконечности!
Бастиана охватил страх. Он вдруг почувствовал, что задыхается. Ему казалось, что он заперт в невидимой тюрьме. Ему захотелось остановиться, не читать дальше.
Но глубокий голос Старика с Блуждающей Горы продолжал рассказывать,
и Бастиан не мог ничего с этим поделать. Он затыкал уши, но это не помогало, потому что голос звучал внутри него. И хотя он давно уже знал, что это не так, он ещё цеплялся за мысль, что это совпадение с его собственной историей, может быть, было всего лишь невероятной случайностью,
но глубокий голос продолжал неумолимо
и теперь он отчетливо слышал, как голос сказал:
«— А манеры каковы, — раздалось бормотание за его спиной. — Мог бы хотя бы представиться.
— Меня зовут Бастиан, — сказал мальчик. — Бастиан Бальтазар Букс».
В этот момент Бастиан сделал весьма важное открытие: можно быть убежденным, что ты чего-то желаешь — причем годами — пока знаешь, что желание неосуществимо. Но когда вдруг появляется возможность осуществить эту сокровенную мечту, начинаешь желать только одного: никогда этого не желать.
Так, во всяком случае, случилось с Бастианом.
Теперь, когда всё стало неотвратимо серьезным, ему больше всего хотелось куда-нибудь убежать. Но «куда-нибудь» больше не было. И потому он сделал то, что, конечно же, было совершенно бесполезно: он просто прикинулся мертвым, словно жук, который лежит на спине. Он хотел сделать вид, что его нет, замереть и сделаться как можно меньше.
Старик с Блуждающей Горы продолжал рассказывать и одновременно заново писать, как Бастиан украл книгу, как забрался на чердак школы и начал там читать. И снова Атрейо начал свой Поиск, пришел к Древней Морле, нашел Фалькора в сети Играмуль, висевшей над Глубоким Ущельем, там, где он услышал испуганный крик Бастиана. Снова его вылечила старая Ургл и наставил Энгивук. Он прошел через Трое Волшебных Ворот и вошел в отражение Бастиана, и говорил с Уюлалой. А потом явились Ветры Великаны, и Город Призраков, и Гморк, и спасение Атрейо и возвращение в Башню Слоновой Кости. При этом происходило всё то, что пережил Бастиан — как он зажег свечи и как увидел Девочку Императрицу, и она напрасно ждала, что он придёт. И снова она отправилась на поиски Старика с Блуждающей Горы, снова поднималась по лестнице из букв и входила в Яйцо, и вновь слово в слово повторился весь разговор, который они вели, кончившийся тем, что Старик с Блуждающей Горы стал рассказывать и писать Бесконечную историю.
И тут всё началось сначала — без всяких изменений — и снова всё кончалось встречей Девочки Императрицы со Стариком с Блуждающей Горы, который вновь писал Бесконечную историю и начинал рассказывать…
… и это повторялось бы до скончания веков, потому что совершенно невозможно измениться чему-то в ходе вещей. Только он один, Бастиан, мог вмешаться. И он должен это сделать, если не хочет сам остаться в этом замкнутом круге. Ему казалось, что история повторилась уже тысячу раз, нет, как будто не было ни до, ни после, а всё было одновременно. Теперь он понял, почему дрожали руки Старика. Круг вечного возвращения был концом без конца!
Бастиан не замечал, как по лицу его текут слёзы. Вдруг почти бессознательно он вскричал:
— Лунита! Я иду!
В тот же миг произошло множество событий.
Скорлупа Большого Яйца с ужасающей силой разлетелась на кусочки, раздались глухие отдаленные раскаты грома. Потом издалека примчался штормовой ветер, рванув страницы в книге, которую Бастиан держал на коленях, и те бешено затрепетали. Ветер растрепал его волосы, дул в лицо, ему перехватило дыхание, пламя свечей в семисвечнике плясало и клонилось набок, и тут второй, ещё более сильный порыв
