Генрих.

— Ваша милость изволит не верить мне? — вновь поклонился Джованни.

Бросьте спину ломать, — король взял Джованни за плечи, встряхнул, приказал: — огня дайте, я хоть рассмотрю этого несчастного.

— Хорошенький, — сказал кто-то рядом. Кто, Джованни не увидел, он теперь был на свету, а люди, окружавшие его, в тени.

— М-да, ягненка прямо в пасть волку, серьезно заявил король. — Как, говорите, ваше имя?

— Джованни Солерио да Милано, государь.

— Мелкий Жан, — король внимательно оглядел Джованни, даже обошел его кругом, — и ученый?

— Доктор канонического права, государь.

— Хорошо знаете французский, сеньор епископ, — похвалил король.

— Благодарю вас, государь.

— Сама любезность, — хмыкнул Генрих. — Ну, пошли, поговорим.

Король прошел в расставленный для него шатер, паж подал ему вина, Генрих выпил залпом и бросил кубок не глядя, паж едва поймал его.

— Ступай вон, — приказал король. Паж исчез.

— А вы подойдите сюда, сеньор епископ, — обернулся Генрих к Джованни. — Смотрите.

Он взял из корзины большое яблоко, поставил его в центр низко положенной на козлах доски, служившей ему обеденным столом.

— Это графство Честер. — Король взял яблоко, взвесил на ладони, подышал на него, потер о рукав и поставил обратно. — И граф Честерский в придачу. Хорош, ничего не скажешь, добрый рыцарь, — выражение лица короля Генриха не предвещало ничего доброго для графа Честерского.

Король достал еще два яблока, поставил их рядом с первым так, что если кто-нибудь вздумал бы провести линии между этими яблоками — получился бы прямоугольный треугольник.

— Это Ланкастер, а это — Западный Райдинг, здесь ваше епископство, — король ткнул пальцем внутрь треугольника. — А вот так граф Честер устраивает свои дела, — король взял яблоко «Западный Райдинг» и откусил от него, потом взял яблоко «Ланкастер» и откусил от него тоже. — Видите, что угрожает вашей епархии?

Король поставил на стол огрызок «Ланкастер».

— Церковь Силфора разорена, все земли отхапал граф Гийом Честерский. Его тесть, Уго Кевельок — бывший граф Честерский, который уже отдал дань природе…

Джованни заметил, что король хотел перекреститься, но передумал.

— Был бунтовщик и предатель. И воспитал он себе достойную замену. Гийом де Бельвар хитрый двуличный мерзавец. А уж как хлопотал граф-покойник, чтобы подлецу досталось после него это треклятое графство. Тошно вспоминать. Теперь де Бельвар, оказавшийся много хуже самого Кевельока, вообразил себя королем в своем графстве, творит там у себя, что хочет, а вызови его в Курию, тут же кивает на валлийцев, которые у него под боком. Только они и пикнуть не смеют. — Король наклонился над столом, нависая над большим яблоком «графство Честер». — Де Бельвар покупает моих шерифов, как свиней на рынке, устраивает облавы, самочинно заключает союзы и сам желает выдавать дочек Кевельока замуж за кого захочет, и на все-то у него имеется резонное объяснение, — король крякнул, выпрямляясь, — лучше сказать, благовидное оправдание. И так он ловко все обстряпывает, что и не придерешься.

Король покосился на яблоко «графство Честер».

— Не справиться вам с ним, сеньор епископ. Да, я просил прислать молодого, но не до такой же степени. де Бельвар этот тоже не старик, — король ухмыльнулся, — только он вас на одну руку в латной рукавице положит, а другой прихлопнет, и не будет у вас времени повзрослеть. В общем, вот вам мой совет: берегитесь графа Честерского, Господь и каноническое право вам в помощь.

Король хлопнул в ладоши, в палатку заглянул паж.

— Позови Роже, у него текст присяги. Вы мне не вассал, господин епископ, — вернулся Генрих II к Джованни, — но все-таки, я ваш сеньор.

— «Присягаю на верность Генриху, Божьей милостью королю Англии, к которому я отныне и навечно привязан своей жизнью, своими членами и своей земной честью, без ущерба для своего духовного звания», — прилежно повторил Джованни за канцлером слова присяги.

— Теперь вы обязаны верностью… лояльностью, — запутался в словах канцлер, — сеньору королю.

Аудиенция у Генриха Английского произвела на Джованни самое гнетущее впечатление. Он и раньше не радовался своему назначению, а теперь лишний раз убедился, что будь на то его воля, он повернул бы вспять. Джованни был напуган. Всю дорогу до Барфлёра граф Гийом Честерский занимал его мысли: каким окажется человек, о котором «король-проходимец» отзывался как о злодее и негодяе? Джованни набросал в своем воображении образ разбойного рыцаря, сделал разбойника гордым, богатым и жестоким. Но тут же укорил себя за то, что поверил хуле, возведенной на человека, которого он не видел ни разу в жизни, и покаялся в грехе предубеждения. Менее страшно от этого не стало. «Какие люди в этой самой Англии? Такие, как и везде», — успокаивал себя Джованни. Но везде люди разные; хорошие или дурные люди в силфорской епархии, не узнаешь, пока сам не увидишь.

В Барфлёрс Джованни без труда отыскал корабль, нанятый Паоло. После того как ему удалось встретиться с неуловимым королем Генрихом, Джованни вообразил себя способным найти хоть иголку в стоге сена. Правда же заключалась в том, что Паоло Овильо, во избежание подозрений и расспросов, представил свой обоз как охрану нового епископа, едущего в английскую епархию от Папы.

— Долго же мне пришлось вас дожидаться, — вместо приветствия проворчал Паоло.

Джованни не хотелось оправдываться, он ведь вовсе не был в этом виноват. Как есть, так есть. Он только пожал плечами.

Вопреки обычаям Паоло, отплыли в тот же день. Джованни не ожидал, что так расстроится. Вынужденный подчиняться обстоятельствам и чужой воле, он проехал по владениям короля Англии, о Париже ему было приказано забыть. Он так и не увидел прекрасный собор Сен-Дени и новый Нотр-Дам де Пари, не побывал на горе Сен-Женевьев и в аббатстве Сен-Виктор. Джованни не мог сдержать слез, глядя на удаляющийся нормандский берег.

С погодой повезло, день выдался ясный, море было спокойным и плаванье обещало стать приятным, но едва корабль вышел в открытые воды, Джованни скрутила морская болезнь. Так что в Гастингс он прибыл совершенно измученным и готов был пасть на колени и целовать землю — безразлично, какая это земля, хотя бы и английская.

Закаленный в странствиях Паоло посмеивался над своим неженкой-шурином. Впрочем, весьма добродушно. В Гастингсе он объявил своих людей епископской охраной, как и в Барфлёре, и никому даже в голову не пришло совать свой нос в их сундуки. Настроение Паоло неуклонно улучшалось по мере приближения к Лондону. Джованни же скоро пришел в себя, и врожденное любопытство взяло в нем верх над всеми страхами и предубеждениями.

Лондон разочаровал Джованни. Он ожидал увидеть большой город, но по меркам Италии, а английской столице, увы, было весьма далеко до этого. Скептичный взор Джованни примечал в городской толпе изумленные лица приезжих, открывши рот оглядывающихся по сторонам; в Англии Джованни ни за что не приняли бы за провинциала.

Дом Паоло оказался довольно-таки скромным, Джованни изумился было такой рачительности своего зятя, но тут на высокое крыльцо встречать мужа вышла сестра Джованни — Джованна. Джованни спрыгнул с лошади и бросился обнимать сестру, она, вскрикнув от радостной неожиданности, кинулась брату на шею, принялась целовать его и наконец расплакалась.

— Здравствуй, женушка, — только и сказал Паоло жене, и тут же занялся распоряжениями по