быть первым среди простых людей, чем последним среди рыцарей.

Давнишний опыт царедворца приучил Тибо Полосатого тщательно подбирать слова. С некоторых пор он находился в весьма щекотливом положении: являясь самым богатым торговцем северного Честера, Тибо должен был бы естественным образом возглавить борьбу силфорцев за хартию, однако симпатии его всецело принадлежали дворянству, а не горожанам, и это обстоятельство делало его в глазах местных предателем. Тибо не доверяли, потому что граф Честерский останавливался у него в доме, потому что он помогал епископу Силфорскому, да мало ли почему еще, и того уж было довольно. Тибо был достаточно умен, чтобы стараться всячески подчеркнуть перед горожанами, будто он оказывает услуги знати исключительно из собственной выгоды. Он представлялся человеком подневольным, вынужденным угождать сильным мира сего, иначе ему, всего-навсего простому торговцу, не прожить. Он старался втереться в доверие к членам самовольно созданного в Силфоре городского совета, разузнать как можно тщательнее все их планы, а после передать их де Бельвару. Тибо давно следовало предупредить епископа о настроениях в городе, но он не хотел слишком запугивать его, в конце концов эти так называемые коммунальщики всегда много болтают, но никогда, почти никогда так ничего существенного и не предпринимают.

— Мессир епископ, — собрался с духом осторожный торговец, — вы должны знать: силфорцы в сговоре с вашими канониками замышляют что-то недоброе. — После этих слов Тибо очень хотелось бы успокоить епископа сообщением, что граф Честерский вернулся в Стокепорт, и следовательно, ему нечего бояться, но де Бельвар приказал Тибо молчать, поэтому Тибо приходилось продолжать в том же духе. — Ежели вы, мессир епископ, пожелаете послушаться моего совета, крепко запирайте двери и ставни в первом этаже, каждый раз как только стемнеет, и пусть ваш телохранитель Филипп всегда держит оружие наготове.

— Все плохо и дальше будет только еще хуже, — произнес Джованни с полной обреченностью человека, уставшего бояться.

Тибо Полосатый не знал, как возразить, он смог бы утешить кого угодно другого, но не Джованни, ибо считал епископа умнее себя, и потому не находил уместным высказывать ему свои соображения. Ничего, думал Тибо, не может прийти ему в голову такого, что не было бы наперед известно епископу много лучше него.

Многоопытный торговец решил, как говорится, всегда держать стрелу на луке, а в той ситуации, какая сложилась к тому времени в Силфоре, это было отнюдь нелишне. Силфорцы возымели великую надежду на то, что болезнь в скором времени избавит их от епископа, и когда Джованни вопреки их чаяниям начал вдруг ни с того ни с сего поправляться, это явилось для них совершеннейшей неожиданностью. Подпольный силфорский совет собирался все чаще по мере того, как Джованни становилось лучше, туда начали допускать и каноников, чего до сего времени никогда не водилось за горожанами. Тибо Полосатого на такие тайные заседания не приглашали, и он предпочитал сам не навязываться, однако приказал одному из своих слуг постоянно вертеться поблизости епископского дома и сообщить ему сразу, если тот вдруг заприметит что-либо неладное. Другого своего слугу он частенько посылал следить то за одним горожанином, то за другим, то же относилось и к ушлым силфорским каноникам. А в его конюшне всегда стоял наготове быстрый жеребчик, чтобы в случае чего незамедлительно послать в Стокепорт надежного человека.

В день Всех Святых Джованни, хоть и слабый еще от болезни, отслужил торжественную мессу, что могло означать только одно — он не собирается вскорости покидать этот бренный мир. Прямым следствием столь нежелательного для силфорцев заключения явилось следующее: недалеко за полдень в ноны ноября Тибо Полосатого оторвал от дел встревоженный слуга, сообщивший с большим волнением, что горожане, собравшиеся в своем обычном кабаке, временно, до победы их коммуны служившем им ратушей, часто ходят туда-сюда, то домой, то обратно в кабак, и прячут под плащами оружие. Не нужно и говорить, как растревожился Тибо. Он тут же отправил к де Бельвару гонца с наказом сообщить графу: «силфорцы готовят бунт», — а сам бросился в упомянутый лучший в городе кабак под неожиданно изысканным для любого привычного к местным повадкам названием «Белая лань». Намерением Тибо было не дать заговорщикам перейти от слов к делу, иначе говоря, тянуть время, насколько представится возможным.

В «Белой лани» все были в сборе: пара десятков горожан из тех, кто мог позволить себе оружие, и с дюжину каноников, безоружных. Едва Тибо вошел в кабак, как заговорщики, словно по команде, оборотились на него.

— Я с вами, — заявил Тибо Полосатый, — с вами душой и телом! Как вы могли ничего мне не сказать? Так не доверять мне! Я ведь веду с вами дела! Разве я когда-нибудь обманывал хоть одного? Эймар, Турольд, Альмерик, ну, отвечайте, я когда-нибудь поступал с вами нечестно? — Тибо обращался к более решительным из горожан, давно мечтающих о коммуне, из которых один был мясник, второй занимался продажей шерсти, а третий, родственник повешенного недавно мыловара, торговал сыром. — Я точно так же, как и вы все, хочу, чтобы наш город получил права и иммунитеты, ибо, что греха таить, я так же, как и вы все, желаю себе процветания, — Тибо старался говорить располагающе, проникновенно. — Послушайте, я воевал в свое время, я могу оказаться вам полезным, у вас есть уже точный план, что делать? Я хочу помочь!

Ответом на тираду Тибо Полосатого было исполненное замешательства молчание. Горожане переглянулись с канониками: что бы это значило? С чего вдруг явился этот предатель Тибо?

— Откуда известно тебе о наших планах, откуда тебе вообще известно, что у нас есть какие-то планы? — недоверчиво сощурился архидьякон Фольмар.

Ну, братцы, вы даете, — Тибо выдавил из себя дружелюбную улыбку, — я же здесь живу как-никак, не в Шотландии.

- Это не ответ! — закричал мясник Эймар.

Ответ не хуже и не лучше любого другого, — парировал Тибо. Я что, по-вашему, глухой, слепой или еще какой убогий, «А» и «Б» сложить не в состоянии?

— Ты-то в состоянии, — процедил сквозь зубы архидьякон, — шустрый больно, тебя бы укоротить.

— На полоски порезать, — предложил родственник мыловара и, довольный своей шуткой, торжествующе оглядел всех присутствующих.

— Ага, порежьте, — с вызовом ответил Тибо, положив руку на свой короткий меч, — кто первый?

— Да бросьте вы ссориться, — встрял между ними владелец «Белой лани», — порушите мне тут все, не дай Боже!

— Действительно, я пришел не ссориться, я пришел поддержать вас в вашем благородном начинании, — великодушно убирая меч, провозгласил Тибо, стараясь и виду не подать, что беспокоится, не слишком ли он подпустил пафоса.

— Ладно, — вдруг согласился мясник, — пошли. Только чур не выпендриваться, ясно? Мы тут скумекали помочь нашему епископу иноземному переселиться в дальние края, откуда никто еще не вернулся. Так-то.

— Вы с ума сошли! — воскликнул Тибо. — Я-то надеялся, вы только припугнуть его собираетесь, но чтоб такую дурь затеять? Не ожидал я от вас.

— Чего это дурь-то сразу? — обиделись все.

— А вот чего, — подхватил Тибо, — мы его прикончим, хорошо, но это же ясно, как божий день, что именно мы его «пересилили», как ты сказал, — Тибо кивнул мяснику, — на нас все шишки и посыплются. От одной беды избавимся, так тут же целый ворох — добро пожаловать. Стоит оно того?

— Прочь с дороги, не мешай! — огголкнул Тибо торговец шерстью Турольд. — Пошли, ребята, кончать