Мы вышли из Бута, прошли мимо парней из Дартмута. Кто-то прилепил им на спины бумажки с большими буквами «ЖОПА». Мы направились в Уэллинг.

– Ты католик? – спросил я.

Мы порядочно прошли, прежде чем он ответил в конце концов:

– Я не помню.

Не знаю, почему я сплю с Франклином. Может, потому, что он нравится Джуди, или она просто так спит с ним время от времени. Может, потому, что он высокий, у него каштановые волосы и он напоминает мне Виктора. Или же потому, что мы на воскресной вечеринке, тут темно и скукотища, но что я вообще делаю в Буте? Хотела бы знать объяснение. Может, потому, что Джуди отправилась в кино в Манчестер. Может, потому, что после поэтического класса я попросила парня из Лос-Анджелеса встретиться со мной в Бевередж-центре поужинать, а он не пришел, и потом, когда я встретила его в Буте, он сказал мне, что думал, я имела в вицу Беверли-центр. Не знаю. Может, потому, что Франклин… попросту здесь. Но он не единственный вариант. Еще есть симпатяга француз, который подходит ко мне и говорит, что он в меня влюблен. Кроме того, он напоминает мне о том, что, может, мне стоит отправиться в Европу, просто разыскать Виктора и привезти его обратно домой. Ну и что бы это изменило? С Франклином есть о чем поговорить, но не слишком. Симпатичные, но невероятные дуболомы из Дартмута заваливаются на вечеринку («А откуда ты знаешь, что они из Дартмута?» – спрашивает Франклин. «Они в зеленом», – поясняю я. Впечатленный Франклин кивает и спрашивает, а у нашего колледжа какой цвет. «С этим просто, – думаю я. – Черный»), и я надеюсь (но не сильно), что вернется Джуди и мне не придется заканчивать этим дело. Мы танцуем под пару хитов. Он платит за выпивку, которую мне приносит. Он очень красивый, когда потеет. О чем я вообще говорю? Это же хахаль Джуди. Но потом я наезжаю на него: ну что за придурок, изменять Джуди таким образом. Но я пьянею и слишком устала спорить и падаю в его объятия, и он даже не совсем понимает, как со мной поступать. Я решаю все это повесить на него. Мы возвращаемся к нему в комнату.

Как же все легко. Узнает ли Джуди когда-нибудь? А ей вообще не пофиг ли? Разве не его сосед нравится в свою очередь ей? Майкл? Да, правильно. Я смотрю на сторону Майкла: папоротник, картина Дэвида Хокни, постер с Михаилом Барышниковым. Точно не для тебя, Джуди. Забудь о нем. Это напоминает мне о мальчике, в которого я была влюблена в прошлом семестре и часть прошлого лета. Д. В. Время до Виктора. И может, вот поэтому я и сплю с парнем Джуди. Но ей следовало бы быть здесь, чтоб остановить его. И наверное, то, как он ласкает мою шею, – это слишком жестковато и до боли знакомо. И еще до того, как он вошел в меня, я уже знаю, что больше никогда не буду с ним спать. И наверное, Франклин напоминает мне моего затерявшегося бойфренда, ведь он хороший, а может, и плохой, и теперь мы в кровати, точнее – на кровати.

– А как же Джуди? – спрашиваю я, придвигаясь к нему и чувствуя бугорки на его плечах.

– Она в Манчестере. – У него сильные пальцы. Каков вопрос – таков ответ.

Я впарил ему историю про лучшего друга, который умер. Это казалось более уместным, чем рассказывать про подругу, слегшую с раком, или любимую тетю, которая покончила с собой после того, как скончался ее любимый дядя, – в обоих рассказах было чересчур много мелодрамы. Я рассказал ему про «Тима», который погиб в «автокатастрофе неподалеку от Конкорда», его убил «пьяный работник с бензоколонки». Я рассказал ему эту историю после того, как мы допили первое пиво, когда я был достаточно пьян. Он сказал:

– Вот так-так, соболезную.

Я сидел, опустив голову, и подрагивал от волнения.

– Это такой ужас, – произнес я.

Он согласился и извинился, что выйдет на минуту в туалет.

Я выпрямил спину, посмотрелся в зеркало и достал сигарету из его пачки «Парламента» со стола. Затем сел обратно на кровать в уместно-непринужденной позе и включил радио. Ничего интересного не передавали, так что я включил кассету. Вернувшись, он спросил, не хочу ли я с ним курнуть травы. Я отказался, но если ему хочется курнуть, я не против. Он сел в кресло рядом с кроватью. Я сидел на краю кровати. Наши колени соприкоснулись.

– Где ты лето провел? – спросил я.

– А, прошлое? – спросил он, прикуривая трубочку от едва горевшей зажигалки.

– Да.

– В Берлине.

– Серьезно? – Я растрогался. Он был в Европе.

– Да. Ничего особенного, – сказал он, ища другую зажигалку.

– А с клубами как? – спросил я, засовывая руку в карман. Я протянул ему спички.

– Думаю, порядок. – Он засмеялся, затягиваясь трубочкой. – С клубами?

– Да? Ты говоришь по-немецки? – спросил я.

– По-немецки? Нет, – ответил он со смехом. Глаза были очень красными. Он снял куртку.

– Не говоришь?

– Нет, а зачем?

– Ну, я просто посчитал, что потому как ты провел лето в Берлине, я подумал… – Я осекся и улыбнулся.

– Нет, в Берлине в Нью-Гэмпшире.

Он изучал свою трубочку; понюхал ее, потом снова набил ее травой. Пахла трубочка неприятно.

– Здесь есть Берлин? – спросил я.

– Есть, конечно, – ответил он.

Я наблюдал, как он снова забил трубочку, затянулся и передал ее мне. Я повертел головой и показал на «Беке» в руке. Он улыбнулся, почесал руку и выдул густое облако дыма. Была включена только настольная лампа, в комнате было темно, и, заполняясь дымом, она как будто погружалась в туман. Я наблюдал за тем, как он все чаще наполняет трубочку, а пальцы деликатно перебирают траву, которая напоминала мне высохший мох. (Он заверил меня, что это «первоклассная дурь».) И тогда до меня дошло, что Шон мне понравился, потому что выглядел так неряшливо. Потому что он парень как все, который не помнит, католик он или нет. Все это затронуло во мне нечто существенное, только что именно – неизвестно. Я достал еще одну сигарету «Парламент» и попросил его присесть на кровать.

– Мне нужно в туалет сначала. – Он робко улыбнулся и ушел.

Я снял куртку и поставил кассету в магнитофон. Потом решил снять обувь. Снова посмотрелся в зеркало и провел рукой по волосам. Откупорил еще одно пиво, хотя мне не было нужно. Он вернулся через пять минут. «Что он там делал?» – подумал я.

– Чего так долго? – спросил я.

Он остановился, закрыл дверь и облокотился на нее для равновесия.

– Нужно было сделать телефонный звонок. – Он начал смеяться.

– Кому? – спросил я с улыбкой.

– Джерри, – сказал он.

– Какому Джерри? – спросил я.

– Джерри Гарсии, – произнес он, по-прежнему улыбаясь.

– Кто такой Джерри Гарсия? – спросил я. Его сосед? – Он в Буте живет?

Он ничего не сказал и прекратил улыбаться. Это его любовник? Кто?

– Я просто мозг тебе ебу, – произнес он, на самом деле прошептал.

Наступила долгая тишина. Я пил пиво. Мы слушали музыку. У меня началась дрожь. В конце концов я выговорил:

– Не ожидал, что ты придешь.

– Я тоже, – ответил он в растерянности, пожав плечами.

– Иди сюда, – потянулся я к нему.

Он посмотрел вниз. Потрогал свою шею сзади.

– Иди сюда, – сказал я, хлопая по кровати.