— Нет, нет, нет, — возражал Рэндольф, — нам не нужно спешить, следует дать им поволноваться некоторое время, подумать, что их ждет.
— Возможно, — ответил Свен, — но, что бы мы ни делали, это должно покончить с этой фигней раз и навсегда.
— Раз и навсегда? Единственный способ добиться этого — разделаться с ними со всеми.
— Да, именно это и надо сделать, — согласился Свен.
— Вы же не собираетесь прикончить их всех? — сказал Рэндольф.
— По крайней мере, одного-двух, — ответил Свен.
— Кого именно?
— Того старого хрена. Как насчет этого?
— Уинстона? — спросил Рэндольф. — Нет, он не худший из них. Кого-нибудь еще.
— Кого же?
— Нового парня, — предложил Рэндольф. — Этого рыжеволосого, который издевается над цыганами. Как его зовут?.
Его звали Джи-Джи. Рэндольф не доверял ему ни секунды. Другие согласились, что это послужит хорошим уроком для остальных клоунов.
Джи-Джи отложил шар в сторону и снова лег на кровать. Он не знал, можно ли было сделать так, чтобы ночью во время сна краска не стиралась с лица, и подумал, что надо бы попросить Рафшода прийти утром и нанести краску на лицо, и в это время его руки нащупали под подушкой сложенный лист бумаги. Он развернул его и увидел, что это письмо от Джейми. В письме говорилось:
Джи-Джи скомкал в кулаке бумагу и выбросил. По его лицу расползлась улыбка.
— Вот что я тебе скажу, пидор.
Позади хижины укротителя львов в тени деревянных ворот Аллеи интермедий кралась фигура, которую мог разглядеть лишь самый острый глаз. Это был Джи-Джи, похожий на пугало с топором в руках. Он то вертел им, как тростью для прогулки, то держал топорик над головой, как зонтик. При этом он едва слышно насвистывал песню:
— Que Sera, Sera.[4]
Никто не слышал, как он тихонько проскользнул в открытую дверь хибары, расположенной за палаткой с вывеской «Подстрели утку, выиграй приз». В хибарке в настоящее время проживала цыганка, делавшая ожерелья из морских раковин. Это была старейшая служка в шоу. Она была здесь еще до того, как-Курт младший унаследовал цирк, и помнила яростную ругань Пайло-старшего, помнила, что случалось тогда с молодыми цыганками, которым выпало несчастье родиться привлекательными.
Некоторые служки слышали пронзительный крик, который она издала в последний миг своего существования в шоу, другие слышали глухие удары топора по голове: бум, бум, бум. Но никто не пришел, чтобы разузнать, что случилось. В этом не усматривали ничего особенного. Служки поступили так, как поступали всегда, когда слышали по ночам такие глухие удары: они запирали двери на двойной засов, плотно закрывали окна, крестились и отправлялись в постель, не зная, чья очередь наступила в этот раз.
Джи-Джи улыбался, когда выводил на дверце шкафа ответ Джейми окровавленным пальцем. Второе послание он написал карандашом на стене на случай, если утром придет Рафшод, чтобы покрасить ему лицо. Он предупреждал его, чтобы тот не трогал его в этот раз. Джи-Джи хотел, чтобы Джейми увидел это.
И Джейми увидел. Он проснулся среди гомона в цирке, готовившегося к предстоящему представлению, и пережил мгновенное удивление.
Взгляд его переместился к дверце шкафа. С чувством безысходности он вспомнил убийство прошлой ночью. На дверце виднелись написанное кровью слово: «Заметано».
Он пнул ногой коробку, валявшуюся на полу, надеясь обеспечить себе чуточку времени для размышлений. План сработал, и этот план предполагал, что он проведет еще один день в качестве самого себя. Джи-Джи клюнул на наживку. Джейми перехитрил свое клоунское воплощение. Если это удалось однажды, удастся в другой раз. Но он должен был каким-то образом провоцировать новые акты мести и каким-то образом очищать память, когда наступало время покрывать лицо краской.
Джейми подошел к комнате Уинстона и постучал в дверь. Сонный голос откликнулся:
— Ну что еще? Неужели я не могу поспать хотя бы одно утро?
Джейми вошел и рассказал, что случилось с того момента, как Рафшод вчера покрыл его лицо краской. Он сказал, что нуждается в порошке. Уинстон слушал кивая, словно уже слышал это раньше.
— Давай заключим сделку, Джейми, — предложил он. — У меня есть достаточно порошка, чтобы уберечь твою память на столько, на сколько нужно. Я редко пользуюсь порошком, он вызывает мурашки по телу я приводит меня в болезненное состояние. Поэтому, если ты придешь ко мне как Джейми, я отсыплю тебе столько, сколько нужно. Если же придешь как Джи-Джи, то попрошу отвалить. Но взамен мне нужно кое-что от тебя.
— Пожалуйста, все что угодно.
— Отдай мне хрустальный шар. Я не хотел его брать, поскольку это связано с риском. Но подумал, что слишком рискованно, когда им пользуется Джи-Джи. Слишком рискованно. Не нужно, чтобы он контролировал каждый наш шаг.
Джейми вздохнул, представив, как рассердится Джи-Джи, но у него не было оснований возражать. Он кивнул в знак согласия.
— Молодец, — похвалил Уинстон. — Я спрячу его в надежном месте. Теперь готовься к дню Курта. Изображай из себя заядлого игрока в покер. Вообще, если бы я был на твоем месте, я бы прямо сейчас использовал немного порошка и покрыл лицо краской. Лучше решать тебе самому, когда стать Джи-Джи, чем позволить Рафшоду покрыть твое лицо краской, когда ты не готов к этому.
Уинстон замолчал и насторожился. В гостиной происходила какая-то суета, слышались какие-то непонятные звуки.
— В чем дело?! — воскликнул Уинстон со вздохом. — Ладно, черт с ними, они разберутся сами. Я хочу поспать еще немного.
Он швырнул Джейми бархатный кисет и снова лег в кровать. Поблагодарив его, Джейми ушел. Проходя мимо гостиной, он услышал
— Он что-то делал, Гонко. Клянусь тебе! — кричал Дупи. — Смотри, что у него в руках, Гонко, только посмотри!
Гонко наклонился и что-то поднял с земли: это был шприц, наполненный светлой жидкостью.
— Ты прав, как веегда, Дупс, — сказал он. — Всегда был приметливым парнем. Он действительно что-то делал. Без сомнений.
Акробат пытался подняться на ноги, но его нога вьгнулась под необычным углом. Гонко подошел и слегка толкнул его так, что он снова упал на спину.
— Это ведь не вакцина от столбняка, Свен, если можно так выразиться? Что же это такое? Зачем ты притащил сюда эту вещь?
Акробат попытался снова встать, и Гонко пнул его в грудь, не так осторожно, как в первый раз.