Вниз посмотрел он: лазурные воды стали прозрачным,Чистым кристаллом, и мог он насквозь до самого дна ихВидеть; и там он увидел Ундину; под светлым, кристальнымСводом сидела она и плакала горько; и было уж много,Много в ее лице перемены; не та уж УндинаЭто была, с которою в прежнее время так счастливБыл он в замке Рингштеттене: очи, столь ясные прежде,Были тусклы, щеки впалы, болезнен был образ.Все то рыцарь заметил; но ею самой он, казалось,Не был замечен. И вот подошел к ней, рыцарь увидел,Струй, как будто с упреком за то, что так безутешноПлакала; тут Ундина с таким повелительным видомВстала, что Струй перед нею как будто смутился. «Хотя яЗдесь под водами живу, — сказала она, — но с собоюЯ принесла и душу живую; о чем же так горькоПлачу, того тебе никогда не понять; но блаженныСлезы мои, как все блаженно тому, кто имеетВерную душу». Струй, покачав головою с сомненьем,Начал о чем-то думать, потом сказал: «Ты, как хочешь,Чванься своею живою душою, но все ты под властьюНаших стихийных законов, и все ты обязана строгийСуд наш над ним совершить в ту минуту, когда онВерность нарушит тебе и женится снова». — «Но в этотМиг он еще вдовец, — отвечала Ундина, — и грустнымСердцем любит меня». — «Вдовец, я не спорю, — со смехомСтруй отвечал, — но он и жених, а скоро и мужемБудет; тогда уж ты, не прогневайся, с нашим посольством,Хочешь не хочешь, пойдешь; а это посольство сама тыЗнаешь какое — смерть». — «Но знаю и то, что не можноВ замок Рингштеттен войти мне, — сказала с улыбкой Ундина, —Камень лежит на колодце». — «А если он выйдет из замка? —Струй возразил. — А если велит он камень с колодцаСдвинуть? Ведь он об этих безделках забыл». — «Для того-то, —С ясной сквозь слезы улыбкой сказала она, — и летаетДухом теперь он поверх Средиземного моря и слышитСонный все то, что мы с тобой говорим; я нарочноЭто устроила так, чтоб он остерегся». ПриметяРыцаря, Струй взбесился, топнул ногой, кувыркнулсяВ волны и быстро уплыл, раздувшись от ярости китом.Лебеди снова со звоном, со стоном начали веять,Начали реять; и снова рыцарю видеться стало,Будто летит он, летит над горами, летит над водами,Будто на замок Рингштеттен слетел и будто проснулся.Так и было: проснулся Гульбранд у себя на постеле.В эту минуту вошел кастелян объявить, что близ замкаВстречен был патер Лаврентий, что он в лесу недалекоСделал себе из сучьев шалаш и в нем поселился. —«Мне на вопрос, зачем он живет здесь, когда отказалсяРыцарев брак освятить, отвечал он: «Разве одни лишьБраки должны освящать мы? Другие нередко обрядыНам совершать случается. Если не мог пригодитьсяЯ на одно, пригожусь на другое, и жду; пированьеМожет легко перейти в гореванье. Итак, кто имеетОчи, да видит; кто уши имеет, да слышит». В раздумьеДолго рыцарь сидел, вспоминая свой сон и значеньеСлов отца Лаврентия силясь понять; но, пришедшиК милой невесте, он все позабыл, разгулялся и сноваСделался весел, и все осталось по-прежнему в замке.Глава XVIIIО том, как рыцарь праздновал свадьбуЕсли рассказывать мне, читатель, подробно, каков былВ замке Рингштеттене свадебный пир, то будет с тобоюТо же, как если бы вдруг ты увидел множество всякихРедких сокровищ, покрытых траурным флером, и в этомЗлую насмешку нашел над ничтожностью счастья земного.Правда, в этот свадебный день ничего не случилосьСтрашного в замке, — духам водяным, уж это мы знаем,Было проникнуть в него нельзя, — но со всем тем наш рыцарь,Гости, рыбак и даже служители были все как-тоСмутны; казалося всем, что на празднике с ними кого-тоГлавного нет и что этим главным никто уж не мог быть,Кроме смиренной, ласковой, всеми любимой Ундины.Всякий раз, когда отворялися двери, невольноВсе на них обращали глаза и ждали; когда жеВместо желанной являлся иль с блюдом дворецкий, иль ключникС кубком вина благородного, каждый печально в тарелкуВзор опускал и сидел безгласен, как будто бы в грустнойДуме о прошлом. Всех веселее была молодая;Но и ей самой как будто совестно былоВ брачном зеленом венце, в жемчугах и в богатом венчальномПлатье на первом месте сидеть, тогда как Ундина«Трупом, еще не отпетым, на дне Дуная лежалаИли носима была без приюта морскими волнами».Эти отцовы слова и прежде мутили ей сердце;Тут же они отзывались в ушах ее беспрестанно.Рано гости оставили замок, и каждый с каким-тоТяжким предчувствием. Рыцарь пошел к себе, молодаяТакже к себе — раздеваться. Кругом новобрачнойБыли прислужницы. Вот, чтоб немного свои порассеятьЧерные мысли, Бертальда велела подать дорогиеПерстни, жемчужные нитки и платья, рыцарем к свадьбеЕй подаренные; стала примеривать то и другое.Льстя ей, прислужницы вслух восхищались ее красотою;С видом довольным слушая их, Бертальда смотреласьВ зеркало; вдруг сказала: «Ах! боже! какая досада!
