Хитро украшенным; многое, бывшее чудом минувшихЛет, облеченное тайным серебряных вод покрывалом,Видится там в величавых развалинах: влага с любовьюИх объемлет, в мох и цветы водяные их ря́дит,Пышным венцом тростника их седые главы обвивает.Жители стран водяных обольстительно-милы, прекраснейСамых людей. Случалось не раз, что рыбак, подглядевшиДеву морскую — когда, из воды подымаяся тайно,Пела она и качалась на зыбкой волне, — повергалсяВ хладную влагу за нею. Ундинами чудные этиДевы слывут у людей. И, друг, ты теперь пред собоюВ самом деле видишь ундину». Гульбранд содрогнулся;Холод по членам его пробежал; неподвижен как камень,Молча и дико смотрел он в лицо рассказчицы милой,Сил не имея очей отвести. Покачав головою,Грустно замолкла она, вздохнула, потом продолжала:«Видом наружным мы то же, что люди, быть может и лучше,Нежели люди; но с нами не то, что с людьми; покидаяЖизнь, мы вдруг пропадаем как призрак, и телом и духомГибнем вполне, и самый наш след исчезает; из прахаВ лучшую жизнь переходите вы; а мы остаемсяТам, где жили, в воздухе, искре, волне и пылинке.Нам души не дано; пока продолжается нашеЗдесь бытие, нам стихии покорны; когда ж умираем,В их переходим мы власть, и они нас вмиг истребляют;Веселы мы, и нас ничто не тревожит, как птичекВ роще, рыбок в воде, мотыльков на лугу благовонном.Все, однако, стремится возвыситься: так и отец мой,Сильный царь в голубой глубине Средиземного моря,Мне, любимой, единственной дочери, душу живуюДать пожелал, хотя он и ведал, что с нею и горе(Всех, одаренных душою, удел) меня не минует.Но душа не иначе дана быть нам может, как толькоТесным союзом любви с человеком. И, милый, отнынеЯ с душою навеки; тебе одному благодарнаЯ за нее, и тебе ж благодарна останусь, когда тыЖизнь не осудишь мою на вечное горе. Что будетС бедной Ундиной, когда ты покинешь ее? Но обманомСердце твое сохранить она не хотела. Теперь тыЗнаешь все, и, если меня оттолкнуть ты решился,Сделай это теперь же: один перейди на противныйБерег; я брошуся в этот поток — он мой дядя; издавнаВ нашем лесу он свободную, чудную жизнь, как пустынник,Розно с родней и друзьями проводит. Он силен и многимСтарым рекам и могучим потокам союзник. Принес онНекогда к жителям хижины здешней меня беззаботным,Ясным, веселым младенцем; и он же ныне отсюдаВ дом отца моего меня отнесет измененным, живуюДушу приявшим созданьем, любящей, скорбящей женою».Дале она говорить не могла; пораженный, плененный,Рыцарь ее обхватил, и на руки поднял, и вынесНа́ берег; там и перед небом самим повторил он обет свой:С ней неразлучно жить на земле и делить все земное.В сладком согласии, за руки взявшись, медлительным шагомВ хижину оба пошли. И Ундина, глубоко постигнувБлаго святое души, перестала жалеть о прозрачномМоре и влажных жилищах отцовского чудного царства.Глава IXО том, как рыцарь и его молодая жена оставили хижинуРыцарь, проснувшись с зарей на другой день, весьма удивился,Видя, что подле него Ундины нет, и снова он началДумать, что все, происшедшее с ним в последнее время,Было мечта. Но в эту минуту Ундина явилась;Севши к нему на постель, сказала она: «Я ходилаВ лес проведать, исполнил ли дядя свое обещанье?Все исполнено; воды свои он собрал и сноваЛесом бежит одинок, невиди́м и задумчиво шепчет;Всех водяных и воздушных друзей распустил он, и сталоТихо в лесу, и все в порядке по-прежнему; можем,Милый, отправиться в путь, как скоро захочешь». С каким-тоСтранным чувством, похожим на робость, слушал УндинуРыцарь: ее родные были ему не по сердцу.Но Ундина своею тихою прелестью сноваСладкий покой возвратила ему; и, любуясь с ней вместеЗеленью берега, так благовонно, свежо и прозрачноСветлою влагой объятого, рыцарь сказал: «Для чего жеТак нам спешить отсюда, Ундина? Уже верно не встретимМы нигде толь мирного счастья, каким насладилисьВ этом краю; пробудем же здесь; никто нас не гонит». —«Что ты, мой друг, прикажешь, то и будет, — сказала с покорнымВидом Ундина, — но слушай: моим старикам разлучаться со мноюТяжко и так, а они еще не знают Ундины,Новой, нежной, любящей, смиренной Ундины; и все имМнится еще, что смиренье мое не надежней покояВод; и меня легко позабудут они, как весеннийЦвет, как быструю птичку, как светлое облако; дай же,Милый, в тот миг, как навек на земле нам должно расстаться,Скрыть мне от них тобой сотворенную, верную, душу.Если же долее здесь мы пробудем, то буду ль уметь яТак притвориться, чтоб им моя не открылася тайна?»Рыцарь был убежден, и вмиг собралися в дорогу;Снова коня оседлали; священник вызвался с нимиВ город идти через лес и с рыцарем вместе УндинеСесть помог на седло. Обнялися; расстались; УндинаПлакала тихо, но горько; добрый рыбак и старушка
