Выли голосом, глядя за нею вслед и как будтоВдруг догадавшись, какое сокровище в эту минутуВ ней потеряли. В грустном молчанье вперед подвигалисьПутники. Гущи лесной уж достигли они, и прекрасноБыло видеть в зеленой тени на разубранном пышноГордом коне молодую робкую всадницу, справаСтарого патера в белой одежде, а слева, в богатомПестром уборе, прекрасного рыцаря. Бережно чащейЛеса они пробирались. Рыцарь одну лишь УндинуВидел; Ундина ж влажные очи свои в упоеньеНовой души на него одного устремляла, и скороТихий, немой разговор начался между ними из нежныхВзглядов и вздохов. Но вдруг он был прерван каким-тоШепотом странным: шел рядом с священником кто-то четвертый,К ним недавно приставший. Он-то шептал. Как священник,Был он в белом платье, лицо закрывалось каким-тоСтранным, широким покровом, которого складки, как волны,Падали с плеч и стан обвивали; и он беспрестанноИх поправлял, закидывал наʧ руку полы, вертелся,Прыгал; но это ему ни идти, ни болтать не мешало.Вот что шептал он в ту минуту, когда молодыеВслушались в речи его: «Уж давно, давно, преподобный,В этом лесу я живу, как у вас говорится, монахом;Правда, я не пощусь, не спасаюсь, а просто мне любоЖить на воле в глуши и в этом белом, волнистомПлатье под тенью густою разгуливать. Часто и солнцеЧудно сверкает по складкам моим; а когда я кустамиКрадусь, бывает такой веселый шорох, что сердцеПрыгает…» — «Вы человек замечательный, — молвил священник, —Я бы желал покороче узнать вас». — «А ты кто, когда ужДело у нас пошло на расспросы?» — сказал незнакомец.«Патер Лаврентий, священник Мариинской пустыни». — «Дельно;Я же, просто сказать, свободный лесной обыватель;Имя мне Струй; ремесла не имею; волен как птица;Нет у меня господина; гуляю, и все тут. ОднакоНужно мне кое-что молвить вот этой красавице». С этимСловом он прянул к Ундине, вдруг вырос, и подлеУха ее очутилась его голова. Но УндинаВ страхе его оттолкнула, воскликнув: «Поди поскорееПрочь; я более с вами не знаюсь». — «О! о! да какая жЗамужем стала она спесивая! с нами, роднею,Знаться не хочет! Да кто же, скажи мне, пожалуй, не я ли,Дядя твой, Струй, малютку тебя на спине из подводнойОбласти на́ берег здешний принес? Позабыла?» — «Оставь нас,Именем бога тебя умоляю, — сказала Ундина. —Ты мне страшен; ты сделаешь то, что и муж мой дичитьсяСтанет меня, как скоро увидит с такою роднею». —«Здесь я недаром; хочу проводить вас, иначе едва лиВам через лес удастся пройти безопасно. А этотПатер уж знает меня; говорит он, что будтоБыл я в лодке, когда он в воду упал; и, конечно,Был я в лодке; я в эту лодку прянул волною,Вырвал его из нее и на́ берег вынес, чтоб свадьбуМожно было сыграть вам». Ундина и рыцарь при этомСлове взглянули на патера: шел он, как будто в глубокийСон погруженный, не слыша того, что вблизи говорилось.«Вот и лесу конец, — сказала дяде Ундина, —Помощь твоя теперь не нужна, оставь нас; простимсяС миром; исчезни». Струй рассердился; он сделал такуюСтрашную харю и так глазами сверкнул, что УндинаГромко вскрикнула; рыцарь выхватил меч и хотел имВ голову Струя ударить, но меч по волнам водопадаС свистом хлестнул, и в воде как будто шипящийХохот раздался; рыцаря обдало пеной холодной.Патер, вдруг очнувшись, сказал: «Я предвидел, что этоС нами случится, лесной водопад был так близко; и все мнеМнилось до си́х пор, что он живой человек и как будтоС нами шепчет». И, подлинно, рыцарю на ухо внятноВот что шептал водопад: «Ты смелый рыцарь, ты бодрыйРыцарь; я силен, могуч; я быстр и гремуч; не сердитыВолны мои; но люби ты, как очи свои, молодую,Рыцарь, жену, как живую люблю я волну…» — и волшебныйШепот, как ропот волны, разлетевшейся в брызги, умолкнул.Кончился лес, и вышли в поле они: там имперскийГород лежал перед ними в лучах заходящего солнца.Глава XО том, как они жили в имперском городеВ этом имперском городе все почитали погибшимНашего рыцаря, все сожалели о нем, а БертальдаБоле других; она себя признавала причинойСмерти его, и совесть терзала ей сердце, и милыйРыцарев образ глубоко в него впечатлен был печалью.Вдруг он явился живой и женатый, а с ним и свидетельБрака его, отец Лаврентий; весь город нежданнымЧудом таким приведен был в волненье; прелесть УндиныВсех поразила, и слух прошел, что в лесу из-под властиЗлого волшебника рыцарь избавил ее, что породыЗнатной она. Но на все вопросы людей любопытныхРыцарь ответствовал глухо; патер же был на рассказыСкуп, да и скоро в свой монастырь возвратился он; словом,Мало-помалу толки утихли; одной лишь БертальдеБыло грустно: скорбя о погибшем, она поневолеСердцем привыкла к нему и его своим называла.Скоро, однако, она одолела себя; от природыБыло в ней доброе сердце, но чувство глубокое долго
