Глава VО том, как рыцарь жил у рыбака в хижинеМожет быть, добрый читатель, тебе случалося в жизни,Долго скитавшись туда и сюда, попадать на такоеМесто, где было тебе хорошо, где живущая в каждомСердце любовь к домашнему быту, к семейному мируС новою силой в тебе пробуждалась; и снова ты виделКрай родимый; и все обаяния младости, благаПервой, чистой любви на могилах минувшего сноваВ прежней красе расцветали, и ты говорил, отдыхая:Здесь живется сладко, здесь сердцу будет приютно.Вспомнив такую минуту, когда очарованной думойТы обнимал безыменное, тайное счастье земное,Ты, читатель, поймешь, что должен был чувствовать рыцарь,Вдруг поселившися в этом пределе, далёко от света.Часто он с радостью тайной смотрел, как поток, свирепея,День ото дня расширялся и остров все дале и далеВ море входил, разлучаяся с твердой землею; казалось,Мир кончался за ним. На сердце рыцаря сталоТихо, светло и легко. Рыбак был мудрец простодушный;Зная людей, изведав тревоги житейские, бывшиРатником сам в молодых летах, на досуге он многоМог рассказать про войну и про счастье, несчастье земное;Словом, он был живая летопись; время без скукиШло в разговорах меж старцем отжившим и юношей, полнымПламенной жизни: мудрость смиренная, прямо из жизниВзятая здравым рассудком и верою в бога, вливаласьВ душу Гульбранда и в ней поселяла блаженную ясность.Бодрый старик промышлял по-прежнему рыбною ловлей;Был не без дела и рыцарь: в хижине, к счастью, нашелсяСтарый доспех рыбака, самострел; его починивши,С ним ежедневно рыцарь ходил на охоту; а вечерВместе все перед ярким огнем проводили, и полныйКубок тогда частенько постукивал в кубок: в запасеБыло вино, и нередко с ним длилась беседа до позднейНочи. Но мирной сей жизни была душою Ундина.В этом жилище, куда суеты не входили, каким-тоРайским виденьем сияла она: чистота херувима,Резвость младенца, застенчивость девы, причудливость никсы*,Свежесть цветка, порхливость сильфиды, изменчивость струйки…Словом, Ундина была несравненным, мучительно-милым,Чудным созданьем; и прелесть ее проницала, томилаДушу Гульбранда, как прелесть весны, как волше́бствоЗвуков, когда мы так полны болезненно-сладкою думой.Но вертлявый, проказливый нрав и смешные причуды УндиныБыли подчас и докучливой мукой; зато и журилиКрепко ее старики; и тогда шалунья так милоДулась на них, так забавно ворчала; потом так сердечноС ними, раскаясь, мирилась; потом проказила снова, и сноваЕй доставалось; и все то было волшебною, тайнойСетью, которою мало-помалу опуталось сердцеРыцаря. С нею он стал неразлучен; с каждою мыслью,С каждым чувством слилась Ундина. Но, им обладая,Той же силе она и сама покорялась; хотя в нейВсе осталось по-прежнему, резвость, причуды, упрямство,Вздорные выдумки, детские шалости, взбалмошный хохот,Но Ундина любила — любила беспечно, как любитПтичка, летая средь чистого неба. Старик и старушка,Видя Ундину и рыцаря вместе, невольно привыклиИх почитать женихом и невестой. И рыцарю такжеЧасто на мысль приходило, что в мир для него невозвратноВход загражден, что с людьми никогда уж ему не встречаться.Если ж случалось, что рыцарев конь, на свободе бродившийПо лугу, ржаньем своим его пробуждал и как будтоСпрашивал: скоро ли в битву? иль если ему попадалсяБрошенный щит на глаза иль праздно на стенке висевшийМеч, ненароком сорвавшись с гвоздя, из ножон выдвигалсяВ звонком паденье — дума о славе и подвигах бранныхДушу его шевелила. Но в этой тревоге себя онТем утешал, что возврат для него невозможен; к тому же,Мнилось ему, что Ундина была рождена не для низкойДоли; и, словом, он верил, что все то не случай, а божийПромысел было. И так один за другим неприметноДни уходили, ясные, тихие. Но и в спокойномЭтом быту напоследок случилось расстройство: привыклиКаждый вечер рыбак и рыцарь, отужинав, с полнымКубком час-другой проводить в разговоре радушном;Вдруг недостало вина: запас рыбака небогатыйВышел; взять же нового было негде. НаморщивЛбы, сидели Гульбранд и рыбак за столом; а Ундина,Глядя на них, умирала со смеху. Скучен и дологБыл тот вечер, и рано все разошлись. На другой деньОколо ужина вышла Ундина из хижины. «Вы мнеОба несносны, — сказала она, — не хочу я на вашиДлинные лица смотреть и слушать вашу зевоту».С этим словом захлопнула двери и скрылась. А вечерБыл ненастен, ветер шумел, и море сердилось.В страхе рыбак и рыцарь вскочили, вспомнив, как в первыйРаз они перепуганы были Ундиной. Но толькоВ двери за нею они собрались побежать, как УндинаИм навстречу явилась сама. «За мною! за мноюВсе! — закричала она, — гостинец прислало нам море;Бочка, и, верно, с вином, лежит на песке». За УндинойВсе пошли, и, подлинно, бочка нашлася; поспешно
