— Эй, на вышке! Вызывает борт А-870. — Командир экипажа включил рацию и слушал шум эфира. Сегодня на контрольном посту Мюнхена дежурил его знакомый Отто Шнайдер. Скорее заочный знакомый, так как они никогда друг друга не видели, только регулярно переговаривались по радио.

— Привет, Алексей. Рецепт достал? — Шнайдер оказался заядлым рыболовом, и в прошлом рейсе командир обмолвился, что его знакомый ловит щук ведрами на какие-то катышки. Немец пристал как банный лист: достань ему рецепт, да достань.

— Еще бы.

— За каждое ведро форели с меня бочонок пива, договорились?

— Командир, у нас, кажется, проблемы. — Второй пилот постучал пальцем по датчику на приборной доске. — Задний люк открыт.

— А что старый переключатель?

— Молчит.

Пару месяцев назад авиакомпания «Глобус» провела полную реконструкцию своих самолетов. Правда, старую электронику не выбросили, даже не отключили, но продублировали новейшими немецкими системами. У экипажа это был уже третий рейс на модернизированном самолете, и до сих пор показания старой и новой систем никогда не расходились. У руководства, требовавшего строгий отчет о работе электроники, даже стали закрадываться сомнения: а не вылетели ли их немалые денежки в трубу? Это был первый случай несоответствия.

— Так как насчет рецепта? — переспросил Шнайдер.

— Свяжусь через пару минут, надо кое-что сделать.

— Проблемы на борту?

— Пока нет. — Командир отключил рацию. — Сходи проверь, через десять минут Мюнхен.

Второй пилот выбрался из рубки и прошел через салон. Единственный пассажир, видимо, спал. Ему казалось, что пассажиров должно было быть больше, но сейчас не до того. Он прошел через грузовой отсек и убедился, что задний люк действительно открыт. Не приоткрыт, а распахнут настежь, и только благодаря тому, что груз надежно закреплен, они не разбрасывают над Альпами контейнеры и ящики.

Он закрыл люк и вернулся в рубку.

— Был открыт.

— Значит, не зря новую начинку поставили! — не вовремя обрадовался пилот.

— Да подожди ты с начинкой, командир, кто его открыл?

— Ты там был, тебе и выводы делать.

В этот момент самолет сильно тряхнуло. Командир вцепился в штурвал, стараясь выровнять крен, но машина перестала его слушаться.

— Мюнхен, Мюнхен! Вызывает борт А-870. Давайте аварийную посадку.

— Понял, вторая полоса ваша. Что случилось, Алексей?

— Хвостовое оперение частично отказало.

— Сесть сможешь?

Командир экипажа увидел вырастающую из пелены облаков горную вершину. Он рванул штурвал на себя, но самолет набирал высоту слишком медленно. Повороты штурвала влево-вправо ничего не давали. Сосны стремительно вырастали на склоне, из зеленых точечек превращаясь в огромные деревья.

Родственником Большого Человека Турецкий стал неожиданно для всех и в первую очередь для себя. Лет десять, тем более пятнадцать назад подобный факт раз и навсегда перевернул бы его жизнь — не каждый у нас женат на троюродной сестре премьер-министра. Времена, однако, изменились, и о том, что «двоюродный кузен» Ирины Генриховны Турецкой стал настоящим премьером России, ее муж узнал по телевизору.

Он (Турецкий) так и подумал тогда: «Надо же, настоящий премьер. Большой Человек».

Его шурин Фроловский был похож на свежесозревшего вундеркинда, только привыкшего работать, много думать и читать, а вовсе не руководить: типаж до сих пор не вяжущийся в российском сознании с образом крупного чиновника. Был бы еще просто интеллигентный или просто молодой, а тут все сразу.

Турецкий давно уже не думал о Фроловском-премьере, первый шок прошел у него столь же бесследно, как и у широких масс населения. Раньше они встречались всего несколько раз мельком, и с первых же минут знакомства родственник был идентифицирован как антипод. Не употреблял ничего крепче кефира, не сквернословил, источал разнообразные добродетели. От общения с ним у Турецкого возникало ощущение, будто он объелся пряников. Тошнило, короче говоря.

Но сегодня это все-таки должно было случиться. При полном параде Турецкий стоял возле своего дома на Фрунзенской набережной, разрываясь между желанием спрятаться в тень и опасением окончательно утратить презентабельный вид.

Очевидно, на дворе имел место рецидив лета, именуемый бабьим, и солнце палило нещадно, а единственное тенистое местечко, как назло, соседствовало с лужей на проезжей части. Его уже слегка окатили, после чего Ирина Генриховна надулась, оттолкнула руку супруга и отодвинулась на шаг.

Служебная машина опаздывала.

Чтобы притупить раздражение, Турецкий принялся мечтать, как выльет, якобы совершенно случайно, бутылку коньяку премьеру на брюки. Только бы у него были светлые брюки… Вообще-то… бутылки многовато. Хватит с него и двухсот грамм, даже ста пятидесяти, только бы на светлые брюки…

Строго говоря, виновником торжества являлся не Фроловский. Это их с Ириной бабушка Элеонора Львовна неожиданно нагрянула из Риги, где безвылазно просидела много лет, с тех пор как ее отправили на заслуженный отдых. Старушка была отставной актрисой и, мягко говоря, с приветом. На днях ей стукнуло 84, она заявила, что может не дожить до более круглой даты и хочет повидать дорогих родственников немедленно, только — Боже упаси! — не всех одновременно. Боже упаси!

В юбилейную программу входила пьянка с молодежью на правительственной даче. Молодежь — это Турецкие без дочери и Фроловские. Остальные не удостоились чести попасть в указанную возрастную категорию, старушенция была непреклонна.

…Костюм у Фроловского действительно оказался светлым.

— Некоторые специалисты прочат вам большое будущее в политике. — Турецкий впервые с самого