— Морт?.. Ты церковь Святого Тимофея знаешь?.. Правильно. Точно… Морт, ОТЦЕПИСЬ!

Мэр повесил трубку и, откинувшись в кресле, снова заулыбался епископу.

— Вы хотите сказать — это все? — Епископ явно был приятно поражен. — Но там… комиссия… Не будут ли они…

Мэр кивал и улыбался.

— Господин мэр, я просто не знаю, как благодарить вас. Поверьте, я наслышан о том, как вы оперативно решаете вопросы, но… надо же! Я весьма благодарен! И я уверяю вас, я приложу все силы к тому, чтобы каждый в епархии и все наши друзья знали, какую неоценимую услугу вы нам оказали. Нет, в самом деле, непременно!

— Это необязательно, епископ, — отозвался мэр. — Не надо расценивать это ни как помощь, ни как услугу. Факты, которые вы так красноречиво изложили, оказались столь убедительны, что я думаю, весь город будет только в выигрыше. Я рад сделать для вас то, что будет полезно вам и всему городу Нью- Йорку.

— Это действительно так! Я вам весьма признателен!

— Ну, а теперь в том же духе продолжим, — проговорил мэр тоном школьного учителя — любимый прием, к которому он с успехом неоднократно прибегал и раньше. — Теперь и выыыы кое-что для меня сдееелаете… опять-таки нечто полезное для вааас и для гооорода Нью-Йооорка.

Мэр склонил голову набок и улыбнулся еще шире, чем прежде. Поглядел на епископа одним глазом, как воробей на червяка.

— Епископ, я бы хотел, чтобы вы приняли участие в Особой представительной комиссии по преступности в Нью-Йорке; я как раз собирался объявить о вашем в ней участии одновременно с объявлением о создании самой комиссии. Вы без меня понимаете, насколько это важный вопрос и прежде всего — его расовые обертоны, бытующие в связи с ними мнения и предубеждения относительно того, кто совершает преступления и какими методами служащие полиции с преступлениями борются. Невозможно представить себе более важной услуги городу Нью-Йорку, чем та, которую вы окажете ему, участвуя в этой комиссии. Что скажете?

Мэр сразу же заметил исказившую лицо епископа тревогу.

— Я весьма польщен, господин мэр, — начал епископ. Выглядел он при этом далеко не польщенным. Улыбка исчезла. — И я, конечно же, с вами согласен. Но должен объяснить вам, что, поскольку моя деятельность в качестве епископа этого диоцеза осуществляется во взаимодействии с общественностью, и я при этом являюсь, так сказать, официальным выразителем ее интересов, мои руки в определенной мере связаны, так что…

Однако в данный момент руки у него связаны не были. Он принялся ими совершать сложные движения, как будто открывал банку с маринованными персиками, пытаясь одновременно объяснить мэру структуру англиканской церкви, а также богословское обоснование этой структуры, а также философские истоки богословского обоснования, чтобы тот понял, что — кесарево, а что — не кесарево.

Секунд через десять-двенадцать мэр слушать перестал, но предоставил епископу бормотать дальше и с горьким злорадством наблюдал его смятение. Что ж, тут дело ясное. Напустил туману, подлец, а дело-то в том, что ни один черный лидер — и он в частности — не может сейчас позволить себе сотрудничество с мэром даже в таком, казалось бы, безобидном деле, как какая-нибудь мудовая комиссия по мудовой преступности. А такая была блестящая идея! Межрасовая комиссия по преступности, где заседали бы с полдюжины благообразных динамичных негритянских лидеров, таких, как этот епископ. Епископ Уоррен Боттомли привлек бы сердца всех порядочных черных жителей Нью-Йорка, как раз тех самых избирателей, голоса которых мэр должен заполучить в ноябре, если хочет победить на выборах. А эта верткая змея с гарвардским дипломом норовит с ходу выскользнуть из рук! И задолго до того, как епископ завершил свои экзегезы и апологии, мэр уже отбросил идею Особой представительной комиссии по преступности в городе Нью-Йорке.

— Я искренне об этом сожалею, — закончил епископ, — но правила нашей церкви не оставляют мне иного выбора.

— Да, я понимаю, — отозвался мэр. — Не можете, значит, не можете. Не представляю себе, кто бы мог заменить вас в этой комиссии, но ваше положение я хорошо понимаю.

— Причем я вдвойне сожалею, господин мэр, ввиду того, что вы только что сделали для нашей церкви. — Епископ уже сомневался, осталось ли решение мэра в силе.

— О, об этом не беспокойтесь, — проговорил мэр. — Пусть это вас совершенно не волнует. Как я уже сказал, я сделал это не для вас, да и не для вашей церкви. Я сделал это, так как считаю, что это наилучшим образом послужит интересам города. Все очень просто.

— Тем не менее я вам чрезвычайно благодарен, — сказал епископ, вставая, — и можете не сомневаться, вам будет благодарна вся епархия. Я позабочусь.

— Ну что вы, — сказал мэр. — Время от времени приятно бывает решать дела, внутренняя логика которых столь неотразима.

Глядя прямо в глаза епископу, мэр одарил его радушнейшей улыбкой, пожал руку и продолжал улыбаться, пока тот не вышел за дверь. А затем сел, нажал кнопку и сказал:

— Дайте мне председателя Комитета по охране памятников.

Вскоре раздался басовитый бип-бип, мэр снял трубку телефона и сказал:

— Морт? Ты церковь Святого Тимофея знаешь?.. Правильно… Под ОХРАНУ ЕЕ, ХРЕН ЕМУ В ДЫШЛО!

— Послушайте, Шерман! Вы что, вправду думаете, что ей сейчас не наплевать с высокой колокольни, джентльмен вы или нет? Неужто вы думаете, что она готова сознательно поставить под удар свои интересы ради того, чтобы помочь вам? Ведь она даже разговаривать с вами не желает, поймите!

— Не знаю.

— А я — знаю! Вы что, еще ничего не поняли? Она за Раскина замуж пошла, а думаете, она к нему что-нибудь испытывала? Спорим, ее только условия страховки интересовали. И больше ничего. Спорим, она изучила все статьи в страховом полисе.

— Может, вы и правы. Но для меня это не может служить оправданием. Речь о похоронах идет, о похоронах ее мужа!

Киллиан усмехнулся:

— Можете называть это похоронами, воля ваша. Но для нее это день рождения.

— Однако поступить так с вдовой в день похорон ее мужа, прямо над его мертвым телом!

— Ну хорошо. Тогда я по-другому сформулирую… Вам что, нужна медаль за порядочность?.. Или ваши собственные похороны?

Киллиан сидел, опершись о подлокотники своего рабочего кресла. Подался вперед, склонил голову набок, как бы говоря; «Что-что, Шерман? Я не расслышал».

В этот момент Шерману было видение: то место и те люди. Сесть в тюрьму даже на несколько месяцев, не говоря уж о том, чтобы на годы…

— Это единственный случай, когда вы точно ее увидите, — сказал Киллиан. — Она просто не может не прийти на эти хреновы похороны. Она и с вами встречу выдержит, и еще с десятком таких, как вы, раз помер этот.

Шерман опустил глаза и проговорил:

— О'кей. Я это сделаю.

— Поверьте, — сказал Киллиан, — это совершенно законно, а в сложившихся обстоятельствах и совершенно честно. Марии Раскин вы ничего плохого не делаете. Вы защищаете себя. Вы в полном праве.

Шерман вскинул глаза на Киллиана и кивнул, но так, словно дал согласие на конец света.