— Он в мою избирательную компанию вносил что-нибудь? Не знаете?

— Нет, у меня таких сведений нет. Да я этих типов знаю. Им местные выборы вообще до лампочки, ведь и так ясно, что голосовать в Нью-Йорке за республиканца дело дохлое. Они интересуются выборами президента. Выборами сенатора. Рассуждают о федеральном бюджете, ассигнованиях и прочем таком дерьме.

— Умммм-хымммм. Ну и что же мне сказать?

— Сказать, что требуете полного и тщательного расследования роли Мак-Коя в этой трагедии и назначения в случае необходимости особого обвинителя. От губернатора штата. Это в случае, скажете, если «не все обстоятельства окажутся выясненными». Таким способом вы слегка боднете Эйба, не упоминая его непосредственно. Скажете, что перед законом все должны быть равны. Что богатство и положение Мак-Коя — не причина тому, чтобы это дело велось как-то иначе, чем если бы это Генри Лэмб переехал Шермана Мак-Коя. И еще: предложите матери пострадавшего — кажется, ее зовут Энни, — предложите несчастной матери вашу полную поддержку и помощь в привлечении к ответу человека, совершившего подобное злодейство. Тут кашу маслом не испортишь.

— А как по отношению к Мак-Кою, не слишком будет?

— Это не ваша вина, — заверил мэра Шелдон. — Не того парня он сбил, и не там, и не в той машине сидел, и не та женщина сидела рядом — в том смысле, что не жена. Так что теперь ему непросто будет отмазаться.

Все это мэра не очень-то убеждало, однако инстинкты Шелдона в такого рода сволочных ситуациях всегда вели туда, куда надо. Мэр еще немного подумал.

— О'кей, — сказал он, — будь по-вашему. Но вот с Бэконом как — мы его таким образом не чересчур приподнимем? Ненавижу этого сукина сына.

— Н-да, он уж будь здоров сколько успел очков нахватать на этой катавасии. Тут ничего не попишешь. Теперь можно только плыть по течению. До ноября рукой подать, так что один ваш неверный шаг с делом Мак-Коя, и Бэкон вам здорово кровь попортит.

Мэр покачал головой.

— Наверное, вы правы. Этого БАСПа придется размазать по стенке. — Он вновь покачал головой, и по его лицу прошла тень. — Дурень проклятый… Какого дьявола его занесло — вечером, на Брукнеровский бульвар, в «мерседес-бенце»! Есть люди, которые просто сами нарываются на неприятности, правда? Он явно напрашивался. О'кей. С Мак-Коем покончено. Так что там хочет этот епископ, как его там?

— Боттомли. Насчет здания англиканской церкви. Святого Тимофея. Епископ негр, между прочим.

— В англиканской церкви черный епископ?

— Ну, у них порядки вообще либеральные, — округлил глаза Шелдон. — У них и женщина может быть епископом, и, например, коммунист. Или лесбиянка. Или лесбиянка-коммунистка.

Мэр снова покачал головой. Многообразие разветвлений христианской церкви он находил непостижимым. Когда он был мальчишкой, все гои были католиками, если не учитывать черных, которых никто и не учитывал. Они даже не стоили того, чтобы считаться гоями. Католики были двух видов — ирландцы и итальянцы. Ирландцы были дураки и жлобы. И те и другие дрянь, но расстановка сил была ясной и понятной. Уже в колледже он узнал, что существует еще другая разновидность гоев, а именно протестанты. Как-то они ему не встречались. В колледже были только евреи, ирландцы и итальянцы, а об этих он знал понаслышке, но потом оказалось, что некоторые из наиболее известных людей в Нью-Йорке — гои как раз этого толка, протестанты, — все эти Рокфеллеры, Вандербильты, Рузвельты, а также Асторы и Морганы. Сокращение БАСП изобрели гораздо позже. Протестанты разделялись на такую сумасшедшую тьму всяких сект, что их все и не упомнишь. Сплошное язычество и суеверие. Курам на смех. Поклоняются какому-то малопримечательному еврею, жившему на другом конце света. И Рокфеллеры! И даже Рузвельты! Полный бред, и тем не менее эти самые протестанты заправляют крупнейшими адвокатскими фирмами, банками, держат в своих руках инвестиции и крупнейшие компании. Во плоти он этих людей никогда в глаза не видывал, разве что на официальных церемониях. Во всем остальном они в Нью-Йорке как бы не существуют, даже в предвыборных опросах общественного мнения как-то не проявляются. Численно они величина бесконечно малая — и тем не менее они есть. И вот выясняется, что у одной из их сект, англиканской церкви, епископ — негр. Можно сколько угодно вышучивать БАСПов — что он частенько и делал в кругу друзей, — и все-таки они не столько смешны, сколько гадки.

— И что, здание этой церкви, — спросил мэр, — вроде как памятник архитектуры?

— Точно, — подтвердил Шелдон. — Епископ хочет продать здание застройщику на том основании, что община редеет, церковь терпит убытки, и оно так и есть. Однако инициативные группы граждан давят на Комитет по охране памятников, чтобы здание взяли под охрану и никто не мог бы церковь перестраивать, даже если купит ее.

— А сам-то он как — честный? — спросил мэр. — Если церковь продадут, деньги кто получит?

— Чтобы он был нечестен, я такого не слышал, — ответил Шелдон. — Образованный священник. Учился в Гарварде. Это не мешает, конечно, человеку быть алчным, но подозревать его у меня нет причин.

— Уммм-хымммм. — Мэра вдруг осенила идея. — Что ж, пригласите его.

Епископ Уоррен Боттомли оказался одним из тех образованных, учтивых негров, которые так действуют на неподготовленного белого человека, что тот сразу начинает видеть у такого негра вокруг головы нимб. Епископ Боттомли к тому же оказался столь энергичен, что в первые несколько секунд мэр даже слегка опешил. Это был крепкого сложения стройный благообразный мужчина лет сорока пяти. Блестя глазами, он непрестанно улыбался, рукопожатие у него оказалось твердым, а его церковное облачение было похоже на католическое, только подороже на вид. И высокий — о, гораздо выше мэра, который очень переживал из-за своего малого роста. Они сели, мэр вновь оказался с ним вровень и вспомнил о своей идее. Да, епископ Боттомли подходит идеально.

После нескольких умело преподнесенных любезностей по поводу заслуг мэра епископ стал излагать финансовые проблемы церкви Святого Тимофея.

— Разумеется, я понимаю чувства местных жителей, — говорил епископ. — Они не хотят, чтобы на этом месте возникло здание больших размеров или другого предназначения.

«Совсем никакого негритянского акцента», — подумал мэр. Последнее время ему почему-то непрестанно попадались негры, говорящие без негритянского акцента. То, что он это отмечает, пробуждало в нем чувство вины, но он все равно это отмечал.

— Однако очень немногие из них являются прихожанами церкви Святого Тимофея, — продолжал епископ, — и в этом корень проблемы. Постоянных членов церковной общины меньше семидесяти пяти человек, а здание большое и, кстати, далеко не выдающееся по архитектуре. Его строил некий Сэмюэль Д. Уиггинс, современник Касса Джилберта, однако он не оставил мало-мальски заметных следов в песках истории архитектуры, насколько я могу судить об этом.

От столь непринужденного экскурса в архитектуру мэр опешил еще больше. В искусстве и архитектуре он был не очень-то подкован.

— По правде говоря, церковь Святого Тимофея больше не отвечает нуждам общины, господин мэр, она уже не годится для этого, и нам кажется, что было бы полезнее, и не только для англиканской церкви с ее более жизнеспособными отделениями в этом городе, но и собственно городу — ведь на этом месте возведут комплекс, от которого будут поступать значительные налоговые отчисления, так что в конечном счете и община от этого выиграет — опосредованно, конечно, в том смысле, что весь город получит выгоду в виде увеличения налоговых сборов. Потому-то мы и хотим продать существующее здание и просим вас принять во внимание… в общем, чтобы здание не причисляли к охраняемым объектам, как собирается поступить Комитет по охране памятников.

Слава богу! С облегчением мэр отметил, что епископ в конце концов все же запутался в грамматике и оставил висеть в воздухе незаконченную конструкцию. Ни слова не говоря, мэр улыбнулся епископу и приложил к носу палец, как Санта-Клаус из «Ночи перед Рождеством». Затем воздел палец вверх, как бы говоря: «Внимание!» или «Смотрите!» Радостно глядя на епископа, он нажал кнопку стоявшего на этажерке рядом со столом селектора и сказал:

— Дайте мне председателя Комитета по охране памятников.

Вскоре раздался басовитый бип-бип, и мэр снял трубку телефона.