Бронксе. — И получилось. Вскоре они меня выпустили. Иначе мне пришлось бы провести ночь на Райкерс- Айленде, а это, насколько я понимаю, в общем… не очень-то… приятная перспективка.

Каждая «конфетка» в толпе гостей была сейчас для него готова на все, только мигни.

На этот раз уже Шерман, сидя в машине, пока Оккиони вез их к дому родителей, чтобы высадить там Джуди, испытывал упоение успехами в свете. К упоению, впрочем, примешивалась доля скепсиса. Кто они, собственно, такие, все эти люди?

— Смешно, — говорил он Джуди. — Мне ведь никогда не нравились эти твои друзья. Думаю, ты это замечала.

— Чтобы это заметить, большого ума не надо, — отозвалась Джуди без улыбки.

— И однако, они единственные, кто дружески себя вел со мной с тех пор как, все это началось. Мои так называемые старые приятели явно хотят, чтобы я не барахтался, а растворился. А эти, которых я даже толком и не знаю, видят во мне живого, нормального человека.

Тем же настороженным тоном Джуди на это сказала:

— Ты знаменит. По газетам судя — богатый аристократ. Магнат.

— Только по газетам?

— А что, ты вдруг почувствовал себя богачом?

— Да, я богатый аристократ, владелец роскошной квартиры, декорированной знаменитым дизайнером. — Ему хотелось подольститься к Джуди.

— Ха. — Спокойно, горько.

— Парадокс, правда? Две недели назад, когда мы были у Бэвердейджей, те же самые люди в упор меня не видели. А теперь, когда я размазан — размазан! — по всем газетам, они оторваться от меня не могут.

Джуди смотрела в сторону, за окно.

— Как легко тебя ублажить. — Ее голос звучал отстраненно, слова шли куда-то вовне, туда же, куда и взгляд.

Товарищество «Мак-Кой и Мак-Кой» закрылось на ночь.

— Ну, что у нас сегодня, Шелдон?

Мэр задал этот вопрос и тут же пожалел. Он знал, что ответит ему его коротышка помощник. Деваться некуда, и теперь он, сжавшись, ожидал услышать это зловредное выражение, которое тут же и прозвучало.

— В основном подачки черным, — сказал Шелдон. — Здесь епископ Боттомли, ждет вас, а еще поступило с десяток запросов, чтобы вы прокомментировали дело Мак-Коя.

Мэр хотел было возмутиться, как возмущался он уже не раз, но вместо этого отвернулся и посмотрел в окно, выходившее на Бродвей. Кабинет мэра был на первом этаже — небольшая, но элегантная угловая комната с высоким потолком и роскошными венецианскими окнами.[21] Вид на скверик вокруг здания муниципалитета портили ряды составленных под окном, прямо на глазах, синих полицейских заграждений. Они хранились там постоянно, громоздясь на траве, вернее, на голой земле, где когда-то росла трава, на случай каких-либо враждебных демонстраций. Враждебные демонстрации происходили то и дело. Полиция тогда сооружала из этих заграждений длинный забор, и мэр получал возможность любоваться широкими задами полицейских, противостоящих разношерстным ордам демонстрантов, орущих по другую сторону. Удивительно, до чего много на задах у полицейских всевозможных навесных орудий! Дубинки, фонарики, наручники, патронные подсумки, книжки квитанций, рации. Опять и опять он любовался неуклюжими, увешанными всякой всячиной задами служителей правопорядка, а очередная толпа недовольных орала и бесновалась — единственно ради трансляции по телевидению, разумеется.

Подачки черным подачки черным подачки черным подачки черным. Зловредная формула неотступно вертелась в голове. «Подачки черным» — это, по сути дела, встречный пал в борьбе с пожаром. Каждое утро мэр переходил из кабинета в помещение напротив — в «Голубую гостиную» — и там под портретами лысых политиков прошлого раздавал награды и почетные грамоты гражданским комитетам, наставникам молодежи, особо отличившимся студентам, храбрым индивидам и благородным общественным работникам, а также всяким прочим сеятелям и пахарям на ниве городского прогресса. В наши трудные времена, когда общественное мнение, судя по всем опросам, склоняется туда, куда оно склоняется, наверное, разумно и, может быть, даже нравственно подчеркивать, как много негров среди тех, кто удостаивается наград и всякого рода благодарностей, однако совершенно не умно и скорее даже безнравственно то, что Шелдон Леннерт, этот гомункулус с неестественно маленькой головой, всегда одетый в клетчатые рубашки и неподходящие по цвету пиджаки и брючки, называет это «подачками черным». Пару раз мэр услышал это выражение уже из уст сотрудников пресс-группы. Вдруг дойдет до кого-нибудь из служащих-негров? Может, они даже и посмеются. Но в душе им будет не до смеха.

Но… Шелдон все равно продолжал говорить «подачки черным». Он знал: мэру неприятно. Но была в Шелдоне некая зловредность придворного шута. Внешне он был верным как пес. Однако подспудно только и знал, что издевался. Мэр рассердился.

— Шелдон, я говорил вам, что не желаю слышать в этих стенах такие вещи!

— Да ладно вам, — отозвался Шелдон. — А что, кстати, вы скажете насчет дела Мак-Коя?

Шелдон всегда умел отвлечь шефа. Сразу поднимал тему, которая, наиболее основательным образом сбивая мэра с толку, ставила его в наибольшую зависимость от маленькой, но удивительно светлой головы Шелдона.

— Не знаю, — признался мэр. — Сначала все там казалось ясно как день. Поймали уолл-стритского воротилу, который переехал черного школьника, отличника, и с места происшествия удрал. Но теперь выясняется, что там был второй черный парень, торговец крэком, и не исключено, что имела место попытка ограбления. Постараюсь, видимо, проявить беспристрастный подход. Скажу, что считаю нужным всестороннее расследование и взвешенность в оценке всех доказательств. Правильно?

— Отклоняется, — изрек Шелдон.

— Отклоняется? — Просто поразительно, как часто Шелдон оспаривает очевидное и оказывается совершенно прав.

— Отклоняется, — повторил Шелдон. — Дело Мак-Коя для черной общины стало чем-то вроде пробного камня. Это как с бойкотом Южной Африки. Двух мнений просто не может быть. А если вы считаете, что может, то это не взвешенный подход, а предвзятость. Так же и здесь. Единственный вопрос — равноценна ли жизнь черного и белого. И единственный ответ, что белые банкиры вроде Мак-Коя, воротилы с Уолл-стрит на «мерседесах», не должны сбивать негритянских школьников, а потом уезжать с места происшествия, потому что им не с руки остановиться.

— Но это же хреновина, Шелдон, — возмутился мэр. — Мы даже не знаем толком, что произошло!

Шелдон пожал плечами:

— Ну и что? Ни о какой другой версии Эйб Вейсс и слышать не хочет. Носится с этим делом, будто он какой-нибудь хренов Эйб Линкольн.

— Так это все Вейсс затеял? — Мысль о Вейссе обеспокоила мэра, так как он знал, что тот всегда лелеял мысль самому баллотироваться на пост мэра.

— Да нет, затеял-то Бэкон, — отмахнулся Шелдон. — Каким-то образом он вышел на этого пьяницу, бритта из «Сити лайт», Фэллоу его фамилия. Ну, и затлело. А теперь раскочегарилось так, что уж куда там Бэкону с его шайкой. Говорю же: теперь это пробный камень. У Вейсса на носу выборы. Да и у вас тоже.

Мэр на секунду задумался.

— А что за фамилия — Мак-Кой? Он ирландец?

— Нет, англосакс, протестант.

— А как человек?

— Богатый БАСП. Типичный белый англосакс, протестант, все как положено: школа, университет, Парк авеню, Уолл-стрит, «Пирс-и-Пирс». Его отец когда-то был главой компании «Даннинг-Спонджет и Лич».