Они шли уже почти целый час, а может быть, пять минут, которые тянулись как целый час.

Эгор молчал и зыркал по сторонам единственным глазом. Его длинные ноги все увереннее шли за

ни на секунду не прекращавшим трещать красным клоуном.

«Лаптя не хватает, — горько подумал Эгор, — Пузырь и Соломинка присутствуют». И тут же

удивился своей способности к самоиронии в такой неимоверной ситуации, удивился способности

удивляться, удивился, что уже не удивляется вырастающим ежесекундно у него под ногами грибам

удивления. И понял, что совершенно ушел в себя и уже давно не слушает толстого болтуна. Они

шли по пустой широкой улице с черной мостовой, по которой стелился розовый туман, а по бокам

высились невысокие, этажа в три, пустые, на вид облупившиеся дома, сложенные из розового и

черного кирпича, с черными оконными проемами незастекленных окон. И ни одной живой души

вокруг.

«Если это не сон и не глюк, то это самый скучный мир из тех, что стоило придумать», —

думал Эгор.

— Эй, брат, ты что, меня не слушаешь? Так-то ты ценишь дружескую беседу? Тебе что, мой

анекдот не понравился?

— Анекдот?

— Да, мой любимый, про кудесника.

— Я немного отключился, эта розово-черная гамма меня бесит и усыпляет одновременно.

Прости, может, повторишь?

— Только для тебя, хотя ты не Толька, а Эгор. Смешно?

— Это и есть твой любимый анекдот?

— Нет, это прелюдия. Любишь прелюдии?

— Ненавижу.

— Сильно. В общем, так. Идут альпинисты по узкой горной тропке в тумане. Вдруг тропка

обрывается и перед ними глубокое ущелье метров пять в ширину. Ну, альпинисты встали, чешут

репы, а с той стороны ущелья выходит старец с длинной белой бородой — в синем халате,

украшенном белыми звездами, и в таком же колпаке. И говорит он: «Прыгай смело, я кудесник!»

Ну, первый альпинист, что ближе к пропасти стоял, разбежался, прыгнул, упал на дно ущелья и

разбился в сопли. А старец посмотрел вниз, покачал седой головой и говорит: «Да, хреновый из

меня кудесник».

— Отвратительный анекдот, — буркнул Эгор.

— Я рад, что тебе понравилось и вообще что мне довелось общаться с таким жизнерадостным

парнем. Мне теперь до самой смерти питаться змеями, грибами да крысами.

— Ты наглый толстый энерговампир! Мало того что ты жрешь мои эмоции, так тебе еще и

деликатесы подавай. — Было бы неплохо. Не отказался бы от крольчатины или дичи какой-то.

— Только и думаешь о своем желудке. Смотри, какой ты толстый! Скоро лопнешь!

— С тобой вряд ли. Если только от смеха. Эх, как я бы навернул сейчас твоей радости или

веселья.

— А чего мне радоваться? Я покойник, в каком-то нелепом теле, шагаю с дурацким клоуном-

эмоедом по скучнейшей улице на свете.

— А вот и врешь! Эта улица вовсе не скучная, просто она пока в тени.

Клоун повернулся к Эгору, чтобы показать ему противный фиолетовый язык. Вдруг он обо

что-то споткнулся и плашмя упал на спину, больно ударившись рыжей головой и жалобно заойкав.

Эгор не смог сдержать торжествующего радостного смеха, который превратился в больших

пушистых розоватых кроликов. Одного из них хитрый клоун тут же изловчился поймать.

— Ага, все получилось! Старый трюк действует безотказно тысячи лет. Стоит кому-то упасть

и удариться, как те, кто это увидел, дружно начинают веселиться.

— И ничего подобного, — обиделся Эгор, — просто ты очень смешно упал, профессионально.

И отпусти зайца, мне его жалко. Неужели ты не наелся?

— Фигушки! Это не заяц, а кролик, и он не настоящий, как и все здесь, зато питательный. Ты

тощий, тебе хватает собственных переживаний, а мне все время нужна подпитка.

Клоун ловко подкинул кролика, широко разинул свою пасть и проглотил его целиком. У

Эгора снова выступили слезы.

— Ну, давай реви, девчонка! Полей местные скудные земли, заодно и засадишь их травой. Ты

ведь когда-то любил засадить? — Толстяк противно засмеялся.

Эгор, не глядя на то, как его слезы прорастают из земли горькой травой, кинулся с кулаками

на своего обидчика. Но клоун увернулся с легкостью молодого тореро. Эгор налетел на стену

унылого дома, но боли не почувствовал. Зато дом от удара сильно тряхнуло, посыпались кирпичи,

которые подняли клубы пыли с грязной земли. Эгор, прислонившись спиной к дому, переждал

падение стройматериалов. К счастью, ни один кирпич не упал на него. «А жаль, — подумал он, —

может быть, тогда этот дурацкий сон закончился бы». Эгор проводил глазом разбегавшихся в

разные стороны розово-черных странных визжащих зверюг с телами гиен и кабаньими мордами.

Разглядеть их как следует он не успел, слишком быстро они бежали, к тому же мешала влага,

застилавшая единственный глаз. Клоун, кряхтя, сел в трех шагах от него, нарочито испуганно

посмотрел на Эгора и махнул рукой на убегавших зверюг.

— Да ты крут, чувак. Такой сложный продукт выдал — тут тебе и злоба, и жалость, и

отчаяние в одном флаконе. Осторожней с чувствами, учись контролировать эмоции, иначе, боюсь,

здешним местам грозит перенаселение всякими монстрами. Лучше уж плачь, озеленитель.

Эгор молчал, он уже не плакал, а злобно посверкивал на клоуна покрасневшим глазом. Он

тоже опустился на землю, придвинул руками к подбородку острые колени, обхватил ноги руками,

положил на них голову и закрыл глаз. Длинная черная челка печально свесилась, как подбитое

крыло, и вокруг Эгора заколосилась чудесная изумрудная трава.

— Смотри-ка, зеленая. Всего пару часов здесь, а уже меняешь этот мир. Похоже, Создатель в

тебе не ошибся. Эй, парень, вернись, я с тобой говорю.

Эгор молчал и не шевелился.

— Н-да, придется засчитать тебе попытку убить себя об стену. Слушай, ты, любитель кроля и

кроликов, даже не надейся, что сможешь покончить с собой. Здесь это невозможно. Со мной —

другое дело. Но ты еще слабой против меня. Я хочу тебе кое-что рассказать. Надеюсь, ты все- таки

слышишь меня. Начнем с самого начала. Раз ты не хочешь со мной говорить, я проведу небольшой

ликбез и буду говорить за себя и за тебя.