ее пристроили в хорошую семью. Это всё, о чём я прошу. Она никогда о нас не узнает. Прошу, Элли! Потом я вернусь и буду делать только то, что ты захочешь. – Он удерживал ее взгляд, с удивлением наблюдая влажный блеск в уголках не злых зеленых глаз. Слезы всегда его трогали. – Не плачь.

Она сделала к нему шаг и он не отстранился. Она протянула к нему руки и оперлась о его грудь. Он не стал ее отталкивать.

– Как странно...

Ричард заставил себя пошевелиться в ответ на ее голос. Неловко обнял, стараясь не касаться обнаженных плеч.

– Тебе страшно? Плохо? – тихо спросила Элинор.

Она никогда раньше не задавала таких вопросов.

– Не знаю.

– Я отдам ребенка. Но сперва кое в чём признаюсь. Если после нашего разговора ты подтвердишь, что сделка в силе, будет по-твоему.

Он кивнул.

Элинор подвела его к софе и заставила сесть. Устроилась рядом, сложив руки на коленях. – Это о нашем прошлом.

Он ждал любого начала. Откровений о смерти Виктории или перечисления всех смертей – это было в ее духе, и он заранее смирил себя. Побыть ее исповедником – не столь большая плата за жизнь ребенка. Он уже был далек от собственных мучений, от вопроса, почему его жизнь превратилась в замерший под снегом кошачий труп. Он как раз наткнулся на один по дороге, и эта мысль показалась ему неуместно реалистичной. То, что сейчас происходило – беседа между сидящими рядышком братом и сестрой – всё это было снаружи, с кем-то другим; они же медленно дрейфовали в звенящей тишине, на холодных шелковых тряпках. Обложка для истории о детях, взбесившихся от собственной крови. Они всегда верили в свою особость. И они были особенными. «Может ли это оправдать нас? Хоть немного? Хоть что-то в нас? То, что по утрам мы не можем просто открыть глаза – мы вскакиваем в ужасе, а сердце жесткое и сопротивляется... И всё выворачивается к ногам...»

– Дик. – Он вздрогнул. – Ты думаешь о нас?

– Ты тоже?

Она кивнула. Он взял ее за руку, словно на первом свидании. Она слабо улыбнулась. – Я видела это во сне.

– Расскажи.

– Ты и я, вдвоем – как сейчас. Где-то далеко, и всё в белом цвету. Ты держишь меня за руку. Я рассказываю тебе сон... Потом... Потом я раскрываю тебе свой самый большой секрет. – Она повернулась к нему, сильнее сжала его ладонь; ее пальцы заметно дрожали.

– Есть секрет, о котором я не знаю?

– Да. – Она оперлась коленями о край софы, прижалась лбом к его плечу. Ему пришлось поддерживать ее, чтобы она не упала. – Я и Викки... Мы всегда были вместе и мы любили друг друга, что бы они ни думали. Но мы... Мы знали, что рано или поздно всё развалится...

Ричард запрокинул лицо, с трудом сдерживая истерически учащающееся дыхание.

– Когда мне было пять, Викки столкнула меня в бассейн. Помнишь? Я едва не утонула. Ты чудом вытащил меня в последний момент. Я никому не рассказала, что это была она. Но каждый год в этот день – шестого июля, Викки извинялась, потому что... потому что каждый год она жалела, что я осталась жива.

Он молчал.

– Ты не веришь...

– Верю. Викки призналась мне перед тем, как я уехал учиться.

Элинор резко отпрянула. Ричард всё так же смотрел в потолок, на котором складывались в мостик солнечные лучи.

– И ты всё равно был на ее стороне... Неужели я тоже утонула для тебя в тот день? За что? Почему ты меня возненавидел?!

Он наконец посмотрел на нее, нежно погладил по топорщившимся кудряшкам. – Нет, Элли. Ты не умерла для меня в тот день.

– Почему же ты не сказал... Почему тебя не было со мной...